MIA -
главная
страница | Глав. стр.
Иноязычной
секции | Глав.
стр. Русской
секции | Коллонтай
архив
Оригинал
находится на
странице http://pub.lib.ru/
Последнее
обновление
Октябрь 2010г.
Нельзя, однако, обольщаться надеждой, будто происшедшее под давлением жизненных условий объединение может быть действительно прочным; уже и сейчас между обеими фракциями замечается трение даже по вопросам чисто тактическим. Что же будет, когда дело коснется вопросов теоретических, принципиальных? Рознь между фракциями ведь не ограничивается одной тактикой, она идет значительно глубже, вытекая из философского мировоззрения обеих партий. Поскольку тактические принципы ортодоксии исходят из ее теоретических предпосылок, постольку же оппортунизм находит опору в критическом идеализме [3] Тесная связь, существующая между «критицистами» и оппортунистами, слишком очевидна. Если бы оппортунизм известной фракции не вытекал из их теоретических заблуждений, их позиция никогда не могла бы быть прочной [4] Но в том-то и дело, что оппортунизм, проповедующий сотрудничество классов как тактику, пытается обосновать свое практическое положение теоретическими предпосылками, оспаривающими основы ортодоксального учения. Вступая в общую организацию со своими ортодоксальными товарищами, французские жоресисты и не думают отрекаться от своих теоретических предпосылок, точно так же, как не покидают своей позиции «критицистов» немецкие бернштейнианцы [5], продолжающие на практической почве работать заодно с ортодоксальными товарищами.
Поэтому, если мы желаем бороться с оппортунистическим течением в политике, нам необходимо прежде всего подвергнуть пересмотру те основные положения, какие до сих пор служили и продолжают служить главнейшим обоснованием тактики оппортунизма. Такого рода пересмотр является не лишним еще и ввиду переживаемого нами в России серьезного политического кризиса. В эпоху, когда все общественные силы направлены к достижению одной и той же ближайшей задачи, весьма легко поддаться иллюзии, будто слияние всех классов общества не только желательно,
но и возможно. Теоретики «сверхклассовой» идеологии громко вопят о необходимости объединения всех ввиду важности переживаемого исторического момента. Практики же ищут опоры в идеалистической фразеологии. И у нас, как и на Западе, примирительная политика найдет свое оправдание и поддержку со стороны определенной группы теоретиков. И у нас пока еще слабая буржуазно-демократическая партия будет искать сближения с более внушительной по силе и организованности партией рабочих.
Уже и сейчас замечаются со стороны буржуазной демократии попытки притягивать в свои ряды рабочих и внушать
им недоверие к «устарелой» теории, опирающейся на принцип классовой борьбы. Ввиду этого нам кажется нелишним еще раз повторить забываемые в пылу серьезного сражения с общим противником основные положения учения Маркса. Основы эти, несмотря на жестокие нападки со стороны практичных оппортунистов и теоретизирующих «критицистов», всегда служили путеводной нитью для ортодоксальных учеников и позволяли им в самые сложные и запутанные исторические моменты найти верный путь, приближающий к конечной общепролетарской цели.
Пунктами, возбуждающими наибольшее разногласие между научными и критическими последователями социализма,являются, с одной стороны, его теоретическое обоснование, с другой — практическое проведение в жизнь принципа классовой борьбы. Классовая борьба, являясь реальной, действующей силой, должна, по мнению ортодоксальной школы, опираться на определенный экономический базис. Базисом этим служит вся теория капиталистического развития, разработанная марксистской школой. На эту-то теорию и направляют свои нападки «критицисты», выступающие в партийной тактике апологетами кооперации классов и защитниками идеи «социального мира». Это и понятно: доктрина исторического материализма и теория трудовой ценности являются теоретическим основанием, классовая же борьба — de facto [6] средством, которое обеспечивает проведение в жизнь общепролетарской конечной цели. Если бы «критицистам» в самом деле удалось доказать, что капитализм при своем дальнейшем развитии не содержит в себе самом никаких тенденций к «изживанию»; что приспособляемость его растет и положение трудящихся масс улучшается, а эксплуатация труда, несмотря на несомненный рост капиталистического накопления, уменьшается, то в таком случае принцип классовой борьбы потерял бы всякий raison d'etre [7] и оппортунистическим стремлениям открывался бы широкий простор. Не было бы тогда преград для объединения пролетариата не только с буржуазным либерализмом, но даже с «министерским» социализмом [8] всех видов и формаций. Классовая борьба имеет свое несомненное и твердое основание только при существовании тех тенденций в капиталистическом развитии, какие были установлены Марксом. При ошибочности этих тенденций классовая борьба не только перестала бы являться средством к завоеванию нового мира, но и самый переход в этот новый мир потерял бы всякую научную последовательность.
«Социализм черпает свое научное обоснование,— по справедливому определению Розы Люксембург,— в трех основных следствиях капиталистического развития: прежде всего, в усиливающейся анархии капиталистического хозяйства, которая ведет его неизбежно к гибели, во-вторых, в растущем обобществлении производственного процесса, которое создает положительные отправные точки для будущего социального строя, и, в-третьих, в растущей организации и классовом сознании пролетариата, являющегося активным фактором предстоящего переворота» [9].
Игнорируя последний активный фактор, никогда не упускаемый из виду ортодоксальной школой, «критические социалисты» направляют свои стрелы на экономическое обоснование теории «саморазрушения» капитализма, подразумевая под этой теорией такое своеобразное положение вещей, при котором историческая необходимость, в лице производительных сил, должна явиться неумолимым фатумом и привести человечество, помимо его личного «хотения», к заранее предопределенному и уготовленному будущему. Обоснование социальной эволюции на факторах экономических, даваемое марксистами, истолковывается критической школой как проявление непозволительного фатализма и веры в самодеятельность производительных сил, как отрицание власти человека сознательно воздействовать на ход исторических событий. Тщетно возражают ортодоксы против возводимых на них напраслин; критические социалисты опять и опять выдвигают на сцену свои обвинения, лишь только тактические разногласия дают себя знать и требуют с их стороны теоретических подкреплений.
«Неизбежность экономической гибели капиталистического общества,— говорит доктор Вольтман, экономист «критического» лагеря, в своей статье «Die wirtschaftlichen und politischen Grundlagen des Classenkampfes» *, комментируя теорию саморазрушения,— проявляется с силой естественною социального закона; классовая борьба рабочих является сознательным орудием в самоуничтожении капитализма; капитализм, по закону экономической необходимости, сам в своих недрах вырабатывает социализм, давлением экономических сил вынуждая рабочий класс к осуществлению последнего» **. Из этого правильного определения Вольтман, однако, делает следующее ошибочное заключение: «Поэтому если Маркс и отводит классовой борьбе известную роль при разрушении капитализма и осуществлении социализма, то роль эта во всяком случае — второстепенная. Самосознание или воля людей, участвующих в классовой борьбе, по существу суть самосознание и воля экономических фантомов, управляемых из-за кулис капиталистической мировой сцены естественно-экономическими законами. Здесь, следовательно, может быть констатировано, что учению Маркса свойствен известный социальный фатализм». Д-ра Вольтмана, по-видимому, убеждает в этом также и утверждение, не раз приводимое марксистами, что социализм настанет сам собою, (kommt von selbst); что рабочий класс окажется «вынужденным» ввести социальный строй, не будучи в состоянии поступить иначе... Для Вольтмана очевидно, что марксисты верят в предопределение. Конечно, если под предопределением подразумевать то, что школа научного социализма сумела в хаосе бесчисленных пересекающихся явлений выделить наиболее сильно действующий фактор и проследить его воздействие на психику и волю людей; что она показала, как из комбинации однородных стремлений и желаний создается определенная групповая (классовая) психология, заставляющая человечество добиваться осуществления определенного идеала-цели, то в таком случае «критицисты» будут, без сомнения, правы. Марксисты действительно утверждают, что современному капиталистическому строю присущи такие тенденции, которые воздействуют с силой «естественного закона» на психику пролетариата и содействуют зарождению и развитию в его душе вполне определенного идеала, постепенно переходящего в жизненную цель. Перед наиболее сильным и многочисленным классом современного человечества поставлена вполне определенная дилемма: либо осуществить намеченную цель, либо погибнуть под гнетом развернувшейся во всю ширь капиталистической эксплуатации. Не надо быть пророком и незачем верить в предопределение, чтобы угадать, какой путь выберет рабочий класс.
Этот-то смысл и вкладывают в выражение «конечная цель придет сама собой» последователи исторического материализма, убежденные в том, что конечный идеал (не его осуществление) вытекает естественным образом из окружающих экономических условий. Имеются ли в самом деле налицо те условия, какие способствуют зарождению и укреплению этого идеала в рабочем классе,— это другой вопрос, на котором здесь останавливаться не приходится. Сейчас важно лишь определить, имеет ли реальное основание упрек в фатализме, бросаемый марксистам критической школой, или же он навеян их пристрастным толкованием вопроса.
Противники марксизма в своих заключениях делают постоянно повторяющуюся ошибку, смешивая подмеченную Марксом в общем процессе исторического развития закономерность явлений с «фатализмом», с безвольным подчинением человечества «высшим силам» (под которыми в данном случае подразумеваются, конечно, не сверхъестественные существа, а лишь бездушный механизм капиталистического производства). «Критические» же товарищи не могут возвыситься до чисто научной точки зрения на историю и понять, что нахождение известного закона в историческом процессе вовсе не суживает сферы человеческой самодеятельности.
Признавая экономический фактор основным на всем протяжении истории, марксисты, естественно, ставят наступление и нового строя в непосредственную зависимость от определенной комбинации производительных сил. Но равносильно ли это утверждению, будто производительные силы сами собою, чисто механическим путем, приведут человечество без активного его участия к новоуготовленному строю? Экономическая структура общества, определенное состояние производительных сил являются лишь той материальной основой, той канвой, на которой живая сила — классовая борьба — вышивает свои прихотливые узоры. Ортодоксальной школой отводится классовой борьбе при завоевании строя именно первое, а вовсе не вторичное место, как это желает доказать Вольтман. Хотя идеалы-цели и создаются экономическими условиями, но осуществление возникающих стремлений обеспечивается классовой борьбой...
Великая незаменимая заслуга Маркса заключается в том, что он сумел найти реальное обоснование для объяснения классовой психологии — этого главнейшего орудия в историческом процессе; что он указал на тесную связь, существующую между наличностью определенных социально-экономических отношений и вытекающими отсюда классовыми идеалами и стремлениями. «Теория Маркса,— говорит Зомбарт,— представляет собою ту связь, какая существует между начинающим бессознательно, инстинктивно образовываться пролетарским идеалом и теми явлениями, какие в действительности наблюдаются в процессе экономического развития» *. Идеал коллективизма продиктован наличностью известных социально-экономических отношений... Если бы современных экономических условий не было налицо, то никакая проповедь социализма не подействовала бы на массы и не могла бы подвинуть их на завоевание будущего; при исчезновении ныне действующих социально-экономических влияний исчез бы и самый идеал коллективизма.
Сопоставим с этим глубоко научным и в то же время жизненно простым толкованием истории социальных отношенийвзгляд новой критической школы, с одной стороны, стремящейся показать постепенное притупление острых сторон капитализма, смягчение гнета эксплуатации, с другой же стороны — продолжающей верить в наступление нового строя. Не скрыто ли уже здесь, в этих самых первых основах «критицизма», какое-то странное противоречие? Казалось бы, уверовав в рост общего благосостояния, в постепенное смягчение классового антагонизма, в замену анархии производства нормирующим влиянием трестов и картелей, «критицисты» должны были усомниться не только в возможности осуществления социализма, но и вообще в его необходимости и желательности. До этого вывода они, однако, не дошли и не доходят. Но, не найдя в прежних обоснованиях (в росте анархии производства и классового антагонизма, в обобществлении орудий производства) опоры для объяснения предстоящего перехода нынешнего социального строя в другой и в то же время упорно признавая коллективизм за конечный идеал, «критические социалисты» принуждены были выставить новые, более отвечающие их метафизическим симпатиям начала.
И вот на сцену явились «этические» начала — двигатели человеческого прогресса. Начала эти якобы зарождаются требование морального закона, согласно которому каждый член общества должен рассматриваться как самоцель, от той грубой, материальной истории, которую [якобы] только и признают ортодоксы. Не этические идеалы, говорят «критицисты», зарождаются и развиваются на почве существующих экономических отношений, а, наоборот, «экономическая необходимость опирается на этические побуждения. Существующие в настоящее время способы производства и фактическое отделение рабочего от производительных сил требуют обобществления последних, так как только при таких условиях может быть удовлетворено требование морального закона, согласно которому каждый член общества должен рассматриваться как самоцель, а не как простое орудие» [10].
Стало быть, коллективизм может осуществиться не потому, что в его осуществлении заинтересован самый многочисленный класс современного культурного человечества, а лишь для того, чтобы обеспечить торжество «высших, этических начал». Другими словами, материалистическое толкование истории упраздняется, заменяемое миропониманием идеалистическим. Основной экономический фактор устраняется и расчищается место для туманных порывов в область нравственных категорий.
В этом обосновании социализма, совершенно оторванном от реального экономического базиса, действительно не остается места для классовой борьбы (капитализм притупляется, классовые противоречия сглаживаются и т. д.) и прежняя тактика, с точки зрения «критицистов», естественно, оказывается неудовлетворительной. На этом настаивает Бернштейн; того же добиваются французские социалисты, предводительствуемые Жоресом. Ослепленный идеей «социального мира», очарованный мечтой демократического правительства, Бернштейн после блестящих побед, одержанных германской социал-демократией на выборах 1903 года [11], решился выразить свои сетования на слишком резкое отделение социал-демократии от демократического элемента общества. Жорес заявил, что «борьбу классов, которую мы фактически признали и теоретически провозгласили, эту борьбу классов мы тем не менее оставили в стороне, как не могущую определять нашего поведения, нашей тактики, нашей каждодневной политики» [13].
Вся деятельность Фольмара, этого несомненно энергичного борца в рядах немецкой социал-демократии, за последние годы характеризуется желанием затушевать, задержать классовый характер рабочего движения. Он готов проповедовать пролетариату умеренность, рассудительность, взывать к самообладанию, терпению, самоотречению и др. буржуазным добродетелям, которые якобы заменяют собой стимул классовой борьбы. При такой политике приспособления общая цель действительно стушевывается, отходит в далекое неопределенное будущее; социализм же превращается в формальный «догмат веры». Весь спор «ревизионистов» и «антиревизионистов» на партейтаге в Дрездене [14] сосредоточивается главным образом на вопросе о роли и значении классовой борьбы в дальнейшей тактике социал-демократии. Победа, как известно, осталась, во всяком случае, не за оппортунистическими элементами.
Мы имеем уже немало примеров, показывающих, к чему приводит практическое проведение в жизнь (насколько то позволяют существующие экономические отношения) проповеди социального мира. Политика приспособления Фоль¬ мара в Баварии лишь доставила случай Крестьянскому союзу при выборах в 1898 году восторжествовать над социал-демократией; его же проповедь «мирного выжидания» заставила социал-демократию упустить удобный момент, чтобы силой вынудить баварское правительство к расширению избирательного права в пользу рабочих. Во Франции объединение пролетариата с «министерским» социализмом в результате дало лишь «призрачные» законы о рабочем дне и нормировке стачек.
Приходится напомнить шаблонную истину: всегда и всюду реформы, направленные к благу пролетариата, вызывались его сознанием и энергией. Рост мощи рабочего класса служит лучшим двигателем в вопросах преобразований и улучшений, проводимых буржуазным правительством. Как бы ни демократизировалось последнее, оно при неприкосновенности существующих социально-экономических отношений никогда не будет в состоянии удовлетворить запросы трудящегося населения, потому что интересы эксплуататоров и эксплуатируемых не идентичны, потому что самые радикальные стремления капиталиста, хозяина-ремесленника и крестьянина не могут совпасть с интересами пролетария, подмастерья и батрака.
Последовательное проведение в жизнь идеи социального мира (если б последнее даже и было осуществимо) привело бы лишь к полному ослаблению и дезорганизации пролетариата. Сама жизнь показывает, что, когда идея эта проникает в тесные ряды рабочих лидеров, она требует неустанных уступок со стороны рабочих, молчаливого и терпеливого выжидания благ, даруемых пролетариату. Из грозной, боевой классовой организации социал-демократия превратилась бы тогда в обыкновенную «политиканствующую» партию, с которой чрезвычайно легко было бы справиться путем громких обещаний относительно будущего и мелких уступок в настоящем.
К счастью, изучение истории с материалистической точки зрения показывает, что такое явление невозможно; что такой антагонизм — не тактический принцип, а «несомненный факт», как говорит Гед, стойкий французский боец старой школы; что причина этого антагонизма глубоко коренится в современных экономических условиях и что исчезнуть он может лишь с исчезновением самих этих порождающих его условий. Намеренное отрицание со стороны «критицистов» тех тенденций в современном хозяйстве, которые служат экономическим базисом, обусловливающим смену одного социального строя другим, проповедь «социального мира» и поощрение оппортунистической политики, правда, могут временно уклонить рабочее движение от его прямого пути, могут повлечь за собою ошибки и заблуждения, задерживающие, тормозящие естественный ход этого движения. Но рано или поздно перед пролетариатом встанет роковой вопрос: либо отречься навсегда от своей конечной цели — социализма, либо вступить в открытый бой со всеми враждебными этой конечной цели силами, т. е. другими словами — снова выступить на путь классовой борьбы. Масса тогда, как и теперь, будет бессознательно, стихийно стремиться к осуществлению своего идеала, будет выбирать кривые пути, ошибочные средства.
Но в том-то и заключается задача социального экономиста, чтобы разобраться в многообразных явлениях социально-экономического процесса и найти ту пружину, указать ту важнейшую тенденцию дальнейшей социальной эволюции, которая могла бы служить надежным компасом при нахождении кратчайшего пути к намеченной цели. Среди бесчисленных групп социалистически настроенных пролетариев всех стран социал-демократия одна обладает этим компасом, она одна опирается на твердую почву реалистических отношений, не позволяя увлечь себя в сторонунеоспоримо высоких, но, к сожалению, беспочвенных идеалов.
Социал-демократия не боится «узости» своей классовой точки зрения, сознавая, что в этой узости и «прямолинейности» вся ее сила. Критические идеалисты, находящиеся в поисках «вечных идей», вечной «правды-справедливости», много и охотно толкуют об этой узости, о необходимости расширения идеала и замены односторонней классовой точки зрения
идеалом общечеловеческим... [15]
Стремясь во что бы то ни стало доказать неизмеримо большую ценность «общечеловеческого» по сравнению с «узкоклассовым», «критицисты» незаметным образом подменивают ясное и определенное понятие о классовой цели расплывчатым принципом «всеобщего блага». Такая замена, бесспорно, ведет к шаткости и неустойчивости практической политики. Что, собственно, подразумевать под общим благом и какими средствами добиваться осуществления этого бесспорно широкого, но туманного идеала? Может ли в самом деле отречение от своих реальных классовых целей во имя сверхклассовых идеалов оказать человечеству в его целом действительную услугу?
Материалистическое понимание истории показывает, что в общественном строе, основанном на классовом антагонизме, абстрактного «общечеловеческого идеала» существовать не может. Под давлением экономических сил происходитрасчленение всего общества на отдельные, отличные друг от друга социальные группы, причем объединяющим началом внутри каждой группы служит общность классовых интересов. Сам по себе классовый интерес есть лишь отражение объективных экономических условий. Он является не «идеальной нормой» классовой политики, как это утверждают некоторые критические идеалисты **, а необходимым жизненным фактом, вытекающим из материальных потребностей общества ***. На определенной ступени экономического развития общества (именно когда производительные силы перерастают ими самими когда-то установленные тесные, застывшие формы социально-имущественных отношений) интересы той из социальных групп, которая является позднейшим порождением существующего общественного строя и которой в силу этого отводится лишь подчиненное место, вступают в резкое противоречие с имеющимися налицо социальными отношениями.
Конфликт этот, отражаясь в сознании общества, особенно той его группы, чьи интересы более всего страдают от существующих противоречий, выливается постепенно в форму определенной классовой цели-идеала. Поставленныйидеал, требуя для своего осуществления прежде сего устранения современных условий производства и отмены имущественных ограничений, уничтожает попутно и идеологические основания, на которые опиралось классовое самосознание предшествующей общественно-революционной группы.
«Современный социализм,— говорит Энгельс,— есть не что иное, как отражение в мышлении этого фактического конфликта, идеальное отражение его в головах прежде всего того класса, который страдает от него непосредственно,—
рабочего класса» [15].
При современном капиталистическом строе наиболее страдающим, наиболее приниженным классом является пролетариат. Ему, как классу угнетенному современной формой производства, вполне естественно выставлять на своем знамени: уничтожение современного экономического режима и замену его новым, не оставляющим более места для классовой розни и эксплуатации человека человеком. Таким образом выходит, что пролетариат, преследуя не абстрактную, а чисто классовую цель, вместе с тем служит и интересам человечества в его целом, так как, борясь за свое социальное освобождение, за изменение в свою пользу экономических отношений, пролетариат ведет за собою и все человечество в новый, более совершенный социально-экономический фазис. В настоящее время нет и не может быть другого класса, чей социально-экономический идеал отвечал бы потребностям всего человечества в той мере, как это делает идеал, созревший в умах и сердцах рабочих.
Идеал этот ставит своей задачей водворение не только такого экономического строя, который даст значительно больший по сравнению с предыдущим простор для развития новой, более современной формы производства, но и обещает избавление от всех угнетающих современное человечество зол. Что же касается абсолютного сверхклассового идеала, то ортодоксальная школа, безусловно, отрицает возможность его образования в обществе, основанном на антагонизме классов [16].
Возможность осуществления такого идеала допустима лишь в далеком будущем, когда выставляемый пролетариатом идеал-цель обратится в конкретную действительность. Чем устойчивее и определеннее будет пролетариат проводить принцип своего классового освобождения, тем быстрее совершится переход и всего человечества в этот новый социально-экономический фазис. Пока же всякая проповедь сверхклассовой идеологии может лишь затуманить определенную конечную цель и уклонить пролетариат от его прямого пути.
Этого не хотят, не могут понять критические идеалисты. Принимая конечную цель, выставляемую пролетариатом,— его идеал, имеющий не только классовую, но и абсолютную ценность, они тем не менее не хотят удовлетвориться теми путями, какие наметил еще Маркс и которые являются, разумеется, не «программными предписаниями», а нормальным следствием последовательной социальной эволюции.
В вопросе о выборе путей особенно отчетливо сказывается тесная связь, существующая между критическими социалистами и оппортунистами: и те и другие (одни — во имя «высших этических идеалов», другие — ради достиженияосязаемых партийных выгод в настоящем) стараются проповедью социального мира, отрицанием резких переворотов, подменой жизненных реалистических интересов, метафизическими проблемами смягчить естественный ход исторических событий. Их старания, однако, могут лишь отклонить человечество от его определенного исторического русла, могут только отдалить нормальный результат. А так как результат этот в конечном счете выгоден, главным образом, пролетариату, то, разумеется, этому последнему нет никаких оснований уклоняться от своей прямой дороги ради идеалов, не имеющих непосредственного отношения к его классовой цели.
Недаром такие испытанные борцы, как Гед и Лафарг, в разгаре Дрейфусовского дела [17] предостерегали французскийпролетариат от увлечения «внеклассовыми» идеалами. Недаром, говорили они, там, где пролетариат протянет дружескую руку буржуазным элементам, даже для защиты высших этических принципов, он всегда рискует сделать ложный шаг, подорвать собственную силу, основанную на строгом разграничении классовых стремлений. Увлекаемый энтузиастом Жоресом, французский пролетариат забыл свои собственные тяжелые невзгоды, забыл истинные причины антагонизма с буржуазией и, смешавшись с рядами либеральных буржуа, бок о бок с ними сражался за восстановление абстрактной «правды-справедливости ». Результатом получились: двусмысленная политика мильерановского министерства и трагические для рабочих события в Шалоне, Фурми и на Мартинике [18]...
Пролетариат жертвовал своими классовыми интересами ради торжества «высших» принципов. Но буржуазия не хотела, да и не могла ответить тем же: временное затишье классовой борьбы послужило ей лишь для более прочного утверждения своего политического могущества...
Верой в торжество социализма путем мира и обоюдных уступок, вопреки предшествующему опыту истории, продиктованаи вся тактика «критицистов», не имеющих, однако, строго определенного плана действий, то и дело чувствующих, что почва ускользает у них из-под ног, как только дело коснется практического проведения в жизнь их теоретических принципов. Они балансируют между государственным и муниципальным социализмом, хватаясь то за кооперации, то за профессиональные организации, видя в каждом из этих средств вернейший и единственный путь к социализму. В их системах нет стройности, нет единства. Да ее и быть не может там, где система не опирается на твердые законы научной закономерности. Единство «критицистов» сказывается лишь перед «революционизмом », другими словами — перед сознательной, классовой политикой, и в предпочтении «медленных реформ».
Неопределенность и шаткость не только миросозерцания, но и самой тактики «критицистов» подтвердились событиями на социал-демократическом съезде в Дрездене. После бурных филиппик против «узости», «односторонности» и «нетерпимости» ортодоксальной школы ревизионисты тем не менее отреклись от «ревизионизма» и помирились с прежней тактикой, основанной на принципиальном признании классовой политики.
Что бы ни говорили теоретические «критицисты» и практические оппортунисты, но «старая школа» обладает, несомненно, большей стройностью, большей гармоничностью в сочетании теории с практикой. Опираясь на материалистическое понимание истории, признавая главным стимулом капиталистического производства непрерывное накопление, ортодоксальная школа заключает отсюда, что, пока будет существовать капиталистический строй, до тех пор не может прекратиться и эксплуатация человека человеком, несмотря на проповедь наигуманнейших идей. При существовании же эксплуатации неизбежен и антагонизм между эксплуататором и эксплуатируемым, между пролетарием и собственником,— неизбежна, следовательно, и классовая борьба. Как бы широко реформы ни захватывалиобщественной жизни, как бы законодательство ни стесняло эксплуататорских поползновений собственников, факт купли и продажи человеческого труда в целях обогащения единичной личности останется неизменным. А пока налицо будет этот факт, до тех пор не смолкнет классовая вражда. До тех пор то, что приносит выгоду пролетарию, будет наносить ущерб капиталисту, и того, чего будет желать первый, будет, как гибели, бояться второй.
В этой непрерывной войне победа останется за тем, кто солидарнее, кто лучше организован, кто дальновиднее, кто способен принести временные выгоды в жертву конечной цели, кто, наконец, не боится последствий своих собствен ных шагов и стремится вперед, не озираясь со страхом и жалостью на остающийся позади привычный «культурный мирок»,— создание буржуазно-капиталистического строя. В этом наступательном движении нет места понятию «о социальном мире», нет места сладким вздохам об общем благе, о самоценности культуры; всякое промедление, всякое оглядывание назад лишь отодвигает, отдаляет осуществление конечной цели-идеала. Каждый новый шаг, приближающий к этой цели, является результатом активного воздействия пролетариата; чем податливее будет пролетариат, чем легче позволит он усыпить себя красивыми фразами о росте социального мира и общего благоденствия, тем тяжелее будет минута его вынужденного пробуждения.
Ортодоксальные ученики во Франции и Германии знают, что, несмотря на постоянные возгласы «критицистов» о «врастании» социализма в капитализм, о притуплении классовой розни, о необходимости «сверхклассовой» идеологии, в руках пролетариата остается одно лишь реальное орудие, обещающее завоевание нового мира, и орудие это — классовая борьба, как жизненный факт, классовая политика, как тактический принцип.
Печатается с сокращениями (Политиздатом)
по книге: А. Коллоптай. К вопросу о классовой борьбе. Спб, 1905.