MIA - главная страница | Глав. стр. Иноязычной секции | Глав. стр. Русской секции | Плехановский архив
Из Сочинений Плеханова, Т. 9
„Окружили мя тельцы мнози и тучны...“ Псалмопевец
Предлагаемая брошюра написана в ответ на те жестокие нападки и на те ожесточенные обвинения, которые в течение последних 7—8 месяцев с разных сторон сыпались на русскую социал-демократию. Автор несколько запоздал с выпуском. Произошло это частью по его болезни, а частью потому, что он долго не решался взяться за перо. Ему не хотелось полемизировать с врагами, которые, убедившись, что им не победить русских социал-демократов с помощью теоретических доводов, пытаются задержать ее теперь уже всем очевидные, огромные успехи посредством совершенно неосновательных измышлений и ни с чем несообразных искажений истины. В спорах с такими врагами слишком мало поучительного; такая полемика всегда была противна пишущему эти строки. Но его товарищи находили, что русским социал-демократам, равно как и их братьям в других странах, иногда нельзя избежать и такой полемики. Автор не мог не согласиться с ними. Но он очень жалеет, что ему в этой брошюре пришлось иметь дело с очень мало интересными противниками. Пусть не взыщет читатель: других взять было негде, а на нет, как известно, и суда нет.
«Есть люди, которые, раз остановившись на чем нибудь, уже не двигаются вперед и в другую эпоху, в мир новых страстей и убеждений переносят с собой запоздалый восторг к идеям старого времени».
Очень не одобряет русских социал-демократов какой-то «старый народоволец» в своем открытом письме к народовольцам — издателям «Летучего Листка». Письмо это напечатано в последнем двойном (6 7) № «Материалов для истории русского социально-революционного движения» и снабжено интересным примечанием от редакции. Нам придется сказать несколько слов об этом примечании. Но это — ниже, потом; теперь же нам хочется познакомить читателя с полемическими приемами и революционными взглядами «старого народовольца».
Отметим, прежде всего, взгляд на значение «печатного слова».
«Большого агитационного или организаторского значения я печатному слову не придаю, — говорит наш автор, — я думаю, что один акт может больше содействовать объединению революционных элементов, чем сотни «манифестов» и печатных программ. Большое значение имеет революционное слово во время борьбы, комментируя и популяризируя ее, но вызвать ее оно не может».
В каком смысле можно говорить об организационном значении печатного слова? Кто вздумал бы уверять, что революционные организации непосредственно создаются «манифестами» и «печатными программами», тот наговорил бы большого вздору: манифесты и программы ничего не сделают там, где еще нет элементов для революционной организации. Но там, где такие элементы существуют, манифесты и программы могут очень сильно содействовать их объеди-
нению, «комментируя и популяризируя» мысль о необходимости организации. И в этом смыслезначение печатного слова не только велико, но прямо огромно. Неужели «старый народоволец» может сомневаться в этом?
Он полагает, что в деле агитации и организации «один акт» важнее сотни манифестов и программ. На это мы заметим, что «акт» «акту» — рознь, и что бывают «акты» не только бесполезные, а прямо вредные для того самого дела, которое они должны были бы двигать вперед. Достаточно припомнить нелепые «акты» анархистов. «Печатное слово» важно, между прочим, потому, что оно помогает людям взвешивать значение того или другого «акта». Как же можно противопоставлять революционное действие - революционному слову, «акты» — манифестам и печатным программам?
А кроме того, надо заметить еще и вот что. Бывают такие программы и манифесты, которые по своему влиянию на ход революционного движения оказываются несравненно важнее многих и многих «актов». С этим не согласится разве только анархист, помешанный на «propagande par le fait» (пропаганда действием). Долго ли ходить за примером? Можно с полною уверенностью сказать, что написанная Марксом программа Международного Общества Рабочих важнее всех действительных и возможных, всех прошлых и будущих «актов» г. «старого народовольца». То же относится и к «Манифесту Коммунистической Партии», да и мало ли еще к каким произведениям революционной литературы!
Что общественная борьба вызывается не революционной литературой, а развитием общественных сил, которое отражается также и в литературе, — это всем известная истина. Но кто на этом основании умаляет значение «печатного слова» в деле революционной борьбы, тот тем самым показывает, что он еще не переварил этой всем известной истины, и что для него совсем еще не ясно отношение между общественной жизнью и общественной мыслью, между социальным развитием и развитием литературы.
Впрочем, «старому народовольцу» нельзя верить, когда он говорит: я не придаю большого агитационного и организаторского значения печатному слову. Надо помнить, что «слово» этого писателя является лишь очень и очень несовершенным орудием его мысли, которая, в свою очередь, не отличается логичностью. В выписанных нами выше строках «старый народоволец», заявив, что агитационное и организаторское значение печати не велико, тотчас же дает понять читателю, что это не верно. Из его собственных слов выходит, что печать имеет очень большое значение во время борьбы, «популяризируя и комментируя ее». Но ведь это значение революционной печати, как комментатора и популяризатора борьбы, и есть ее агитационное и организаторское значение; «популяризируя и комментируя» борьбу, она усиливает симпатии к борцам в окружающей среде и привлекает к действующей организации новые силы. Выходит, что «старый народоволец» придает очень большое значение «печатному слову».
Почему же он утверждал противное? Как видно, единственно потому, что у него язык плохо слушается головы. Это очень неудобно и для автора, и для его читателей. Но это беда поправимая. Внимательное отношение к «печатному слову», т. е. попросту чтение хороших писателей, да еще, пожалуй, ежедневное упражнение в писании сочинений (сначала на более простые и легкие темы) сделают настоящие чудеса в этом случае.
«Но, — продолжает наш автор, — не признавая за печатным словом творческого, объединяющего [5] значения (должно быть он хочет сказать: творческого и соединяющего, ибо творить и объединять не одно и то же. - Г. П.), я думаю, что разрушительное, разлагающее (курсив везде принадлежит нашему автору) значение оно может иметь и большое: занимаясь, например, только анализом и относясь только критически к жизненным явлениям, или разбрасываясь и выставляя противоречащие одна другой задачи, оно может, если не убить в зародыше, то парализовать надолго начинающееся общественное движение, которое само, стихийно, может быть, набрело бы на настоящую дорогу».
В другом месте своего письма «старый народоволец» замечает, что «плодотворна только та критика, в основе которой лежат какие-нибудь положительные начала», и что «критика, с которой революционеры восьмидесятых годов стали относиться к программе партии Народной Воли, имела самые гибельные для революционного движения результаты».
Видите: «печатное слово» и «критика» не способны «творить», но за то очень способны «разлагать» и уже успели сильно навредить нашим революционерам. Вот какие это опасные вещи! Нет, что ни говорите, а без цензуры обойтись трудно, да и цензоров надо назначать с большим рассмотрением. Лучше всего было бы отдать печатное слово и критику под надзор того щедринского генерала, который, получив образование в кадетском корпусе, от времени оное позабыл, сохранив лишь чистоту сердца. Этот не позволил бы зашалить ни «критике», ни «печатному слову».
Скажите, ради всего святого, виновато ли печатное слово, когда люди «разбрасываются» и преследуют противоречащие одна другой задачи? Не ясно ли, что «печатное слово» не имеет в таких случаях никакого творческого значения, что не оно создает путаницу, существующую в головах людей и имеющую гораздо более глубокие причины. Доказательство налицо. Разве «печатное слово» создало тот хаос, который царит в голове «старого народовольца»? Совсем напротив: хаос произошел именно потому, что этот народоволец был, - как это заметно по всему, — слишком беззаботен насчет печатною слова. Зачем же сваливать с больной головы на здоровую?
Когда нерасположение к «печатному слову» высказывается людьми, состоящими на службе в Департаменте Препон и Препятствий, тогда всякий по-нимает, что это в порядке вещей, и нимало этому не удивляется. Но когда боязливое и подозрительное отношение к печати обнаруживает человек, называющий себя революционером, тогда поневоле спрашиваешь себя, протирая глаза, — да уж не во сне ли я это вижу? К сожалению, никакие сомнения на этот счет невозможны. «Старый народоволец» не только боится «печатного слова», но и совсем недвусмысленно поясняет, откуда у него явилась эта боязнь. Печатное слово страшно для него тем, что оно часто является орудием «критики», анализа.
«Плодотворна только та критика, в основе которой лежат какие-нибудь положительные начала». Прекрасно. Нельзя ли, однако, полюбопытствовать, откуда берутся «положительные начала»?
Составляют ли они плод божественного откровения? Или доводятся до сведения алчущих истины обывателей заботливым начальством через полицейские участки? Или как-нибудь еще иначе? Что говорит на этот счет «старый народоволец»?
Критика, которую он имеет в виду и которая кажется ему гибельной, есть «критика старой программы», т. е. критика программы так называвшейся партии Народной Воли. Люди, занимавшиеся такой критикой, по его уверению, «ни-чего положительного за душой не имели». «Без сомнения, самая возмож-ность такого исключительно критического течения, — говорит он, — есть уже симп-том упадка революционного настроения; но, в свою очередь, эта критика, подрывая
301
окончательно веру в старое и не заменяя его ничем новым, сильно содействовала разложению объединенных традицией недавней борьбы элементов, убивала энергию и решимость, где они еще сохранились, парализовала всякую революционную инициативу у отдельных лиц и групп».
Неприятная это была критика, если только правду говорит о ней наш автор. Но правду ли говорит он? Как раз над теми строками, которые мы только что выписали, мы находим в его письме следующее место:
«Разбирается она (старая программа) с самых различных точек зрения и вывод всегда — отрицание этой программы: одни видят главный недостаток в ее социалистичности, что отпугивает от партии либералов, другие, напротив, видят корень зла в ее недостаточной социалистичности, в ее преимущественно политическом характере, что делает к ней равнодушным «народ» и т. д. ».
Это значит:
1. Что люди, критиковавшие «старую программу», имели свои определенные точки зрения, т. е., другими словами, опирались на какие-то «положительные начала».
2. Что это неправда, будто критики, разрушая старое («старую программу»), «не заменяли его ничем новым». Как же не заменяли? Если одна часть их хотела устранить из «старой программы» ее «социалистичность», а другая часть — ее «политический характер», то ясно, что все эти критики имели «за душой» нечто довольно определенное.
3. Что наш автор противоречит себе.
Что же за напасть такая на него? Почему он никак не может справиться с своим собственным языком? Одна из причин этого печального явления указана нами выше, другая состоит в следующем:
Единственным «положительным началом», достойным этого имени, является, в глазах нашего автора, то «начало», на котором основывалась партия Народной Воли; единственное «новое», кажущееся ему чем-то действительным, а не простым призраком, не фантастическим плодом злоупотребления «анализом», есть «новое издание старой программы старых народовольцев», т. е. старая погудка на старый лад. Правду говорит Белинский: «Есть люди, которые, раз остановившись на чем-нибудь, уже не двигаются вперед, и в другую эпоху, в мир новых страстей и убеждений переносят спой запоздалый восторг к идеям старого времени». Ну, а это
302
тоже известная вещь, что когда староверы разбирают идеи нового времени, — они невольно попадают в самые нелепые положения и и самые вопиющие противоречия.
Естественно, поэтому, что все несогласно-мыслящие кажутся г. «старому народовольцу» людьми, не имеющими ничего положительного за душой, и что он отрицает существование у них определенных взглядов даже в том случае, когда сам же указывает некоторые, довольно определенные признаки этих взглядов.
Естественно также, что всякую критику, не опирающуюся на положительные начала доброго старого времени («народовольческого» периода нашего революционного движения), он считает «гибельной« для революционного движения.
До появления так называвшейся партии Народной Воли была история мы-сли, после появления этой партии история мысли прекратила свое течение. «Народовольцам» семидесятых годов и можно, и должно было критиковать программу своих предшественников — народников общества «Земля и Воля». Революционеры девяностых годов нравственно обязаны кидать далеко от себя оружие «анализа» всякий раз, когда оно святотатственно коснется «положительных начал» «старой программы». Это должны иметь в виду все революционеры, а в особенности кружки, выступающие теперь «под знаменем Народной Воли». Этим кружкам нечего ломать голову над критикой наших революционных идей. За них уже все обдумано людьми, некогда — давно, давно — написавшими программу так называвшейся партии Народной Воли. Борьба, которую вели эти люди с правительством, сделало их программу священной и неприкосновенной в глазах всякого порядочного революционера. Революционеры девяностых годов должны топтаться на одном месте именно потому, что революционеры семидесятых годов очень энергично стремились вперед. Кто говорит об ошибках? Разве могли ошибаться люди, погибшие в геройской борьбе с правительством? Не только не могли ошибаться сами; но своей гибелью наперед искупили все несомненные логические и все возможные грамматические ошибки автора разбираемого нами письма г. «старого народовольца». Таково действие революционной благодати. Кто осмелится усумниться в ней, того мы немедленно обвиним в неуважении к великим теням.
Г. «старый народоволец» не любит «критиков».
У всякого свой вкус. Но не знаем, по какой странной ассоциации идей нам вдруг припоминается теперь один старый николаевский
303
солдат, с которым мы провели много приятных часов в детстве. Старый «слу-живый» восхищал нас фантастическими рассказами о походах и сражениях, в которых русские, разумеется, всегда оказывались победителями. Это чрезвы-чайно лестно было нашему детскому патриотизму. Мы не уставали слушать. Но не совсем приятное впечатление получали мы, когда речь заходила о воен-ной дисциплине (он называл ее кратко «сциплиной»).
«А сциплину знаешь? — гремел он, воображая перед собой провинивше-гося солдатика, - служба не что-нибудь и не как-нибудь; чин чина почитать должен, а главное — не разговаривай». И он при этом так свирепо вращал глазами, что нам делалось страшно, и мы уходили от него, грустно рассуждая на ту тему, что вот, мол, всем бы хороша была военная служба, если бы не это неумолимое «не разговаривай». Старый служивый пересаливал.
Вот так же пересаливает и г. «старый народоволец». Неужели он думает, что его бессвязные разглагольствования о злоупотреблениях «анализом» остановят ту живую и энергичную работу мысли, которая, судя по «Листку Нар. Воли», происходит в некоторых революционных кружках, пока еще не решившихся порвать с «традицией» Народной Воли? Неужели он полагает, что выводы, к которым приводит эта работа, и которые все более сближают «молодых народовольцев» с социал-демократами, потеряют свою убедительность под влиянием его окрика: «не увлекайтесь анализом, не разговаривайте, иначе я перестану вас называть своими товарищами. Если он в самом деле думает так, то он ошибается. Результат будет как раз противоположным тому, которого он ожидает. Молодые народовольцы еще яснее увидят умственное бессилие защитников старой «традиции» и под влиянием этого неприятного впечатления спросят себя: да что же общего у нас с ними, кроме сознания необходимости революционной борьбы? Неужели мы и в самом деле принадлежим к одной партии? Неужели узкие, сбив-чивые, противоречивые взгляды людей, подобных «старому народовольцу», дей-ствительно выражают собою широкие задачи нашего движения? Неужели они являются единоспасающей революционной истиной? И неужели, наконец, обскурантизм не есть вернейший признак политического вырождения?
Это страшные вопросы. И чем чаще будут они возникать в головах молодых народовольцев, тем больше выиграет та партия, которую хотел бы стереть с земли наш ворчливый враг «анализа».
304
А возникать они будут тем чаще, чем настойчивее он будет продолжать свою литературную деятельность. Вот почему мы очень просим его почаще атаковывать нас на страницах ли «Материалов», или в каком-либо другом издании.
В самом деле, мы совсем не боимся «анализа». И не только того «анализа», с которым напал на нас «старый народоволец» — следующая глава покажет читателю, что этот якобы анализ никому не страшен, — а даже самого могучего, самого неотразимого анализа. Мы убеждены, что чем чаще будут подвергаться действию такого анализа «положительные начала» нашей программы, тем прочнее утвердятся эти начала и тем непоколебимее будет стоять эта программа. Критика есть опасный враг заблуждений, пустой, хотя бы и революционной фра-зы, но она есть надежнейшая опора истины. Она ее мать и повивальная бабка; она ее и друг-кормилец. Истина питается критикой.
Так тяжкий
млат,
Дробя стекло, кует булат.
В заключение этой главы мы позволим себе спросить, что думает о светобоязни «старого народовольца» почтеннейший П.Л. Лавров, некогда превозносивший «критическую мысль» при всяким удобном и даже неудобном случае? Светобоязнь заразительна. Беда, если автор «Опыта истории мысли» тоже заболел этой страшной болезнью. А ведь оно, пожалуй, на то и выходит. Г. Лавров участвует в редактировании «Материалов». А редакция «Материалов», печатая письмо «старого народовольца», заявила, что «его взгляды на прошедшее и настоящее русского движения отличаются не особенно значительными оттенками от тех, которые проводятся в этом издании» (т. е. в «Материалах»). Стало быть, редакция согласна и со взглядами автора письма «старого народовольца» на роль, которую играла и которую должна играть критика в нашем движении (ведь вопрос об этом не есть вопрос оттенков). А если так, то прощай, «критическая мысль». Покойся, милый прах, до радостного утра, т. е. до того блаженного времени, когда переведутся на русской земле беспокойные критики, слишком сильно колеблющие некие положительные начала некоторой старой программы.
«Социализм не объективно-философское учение, - уверяет г. «старый народоволец», — а учение этическое по преимуществу. Оно отвечает на известные нравственные запросы и потребности, оно налагает известные нравственные обязанности на своих адептов».
По здравой логике выходит, что объективно-философские учения не отвечают на нравственные запросы и не налагают на своих адептов нравственных обязанностей. Иначе, какой смысл имело бы противопоставление их «этическому учению»? Но если наш автор думает так, то он думает cовершенные пустяки. Разве этика не входила, как необходимая составная часть, в «объективно-фило-софские учения» древности и нового времени? И разве она не отвечала на известные нравственные запросы, не налагала нравственных обязанностей? Что скажет наш автор, например, о философии Гераклита Темного или Эпикура? Если мы не ошибаемся, это были «объективно-философские учения», которые, однако, совсем не игнорировали нравственных вопросов. А системы Шеллинга и Гегеля? А учение французских материалистов конца прошлого века? Кто скажет, что эти учения не были объективно-философскими? И кто не знает в то же время, что они «отвечали», «налагали» и проч.?
Французские материалисты поистине без умолку толковали о добродетели. Но их учение о нравственности имело особый характер. Справедливо было заме-чено, что оно сводилось к политике. Это обусловливалось его революционным духом. Наш «старый народоволец» готов свести социализм к учению о нравственности. По его словам, социализм есть учение этическое по преимуществу. Ес-ли сведение морали к политике означает широкий размах революционной мысли и сильный
308
задержать его развитие, оживить и укрепить старые формы экономических отно-шений, «повернуть назад колесо истории». Этот социализм действительно ста-рается изменить направление «естественною хода вещей». Революционный же социализм Маркса и Энгельса поступает совершенно иначе. Он — в своей борь-бе за непосредственные, ближайшие интересы рабочего класса — не только не старается задержать развитие капитализма, но, наоборот, является самым край-ним и решительным врагом всего, что задерживает это развитие.
Благодаря этому, сторонникам революционного социализма приходится иногда выступать даже рядом с буржуазией. «В Германии, — писали Маркс и Энгельс в начале 1848 года, — коммунистическая партия идет рядом с буржуазией, поскольку эта последняя является революционной в борьбе своей против абсолютной монархии, против феодальной поземельной собственности и мелкого мещанства». Этого никак не могут переварить люди, лишенные всякой гибкости мысли, метафизики, рассуждающие по формуле: да-да, нет-нет, что сверх того, то от лукавого. «Как же так, — с удивлением спрашивают они, — социалисты, враги буржуазии, оказываются ее союзниками» ? Но революционный социализм не смущается такими будто бы противоречиями. Он разрешает их самою практикой борьбы. Идя рядом с буржуазией там, где дело касается устранения старых, докапиталистических отношений, он выступает против нее всюду, где речь заходит об ее собственном отношении к эксплуатируемой ею рабочей массе.
«Ни на минуту не перестает она (коммунистическая партия, игравшая в Германии конца сороковых годов ту же роль, которую играет теперь в России партия социал-демократов), ни на минуту не перестает она вырабатывать в умах рабочих возможно более ясное сознание враждебной противоположности интересов буржуазии и пролетариата. Она хочет, чтобы общественные и политические условия, которые принесет с собою господство буржуазии, могли послужить не-мецким рабочим против той же буржуазии» и т. д. («Манифест Коммунистиче-ской Партии»).
Ничего этого не понимает, ничего этого не знает г. «старый народоволец», а потому и выходит, что его разглагольствования о борьбе за интересы страдающей массы, в лучшем случае, сводятся к совершенно бессодержательным фразам. Кто вздумал бы бороться с капитализмом, руководствуясь наставлениями «старого народовольца», тот как раз очутился бы в положении еще более старого чудака Дон-Кихота.
«Социализм не может возлагать своих надежд на педагогические способности капитализма».
309
Будто не может? Вы твердо в этом уверены, г. «старый народоволец»? Некоторые социалисты думают, кажется, иначе.
«Но она (буржуазия, создав современные могучие и все быстрее растущие производительные силы), не только выковала оружие, которое нанесет ей смертельный удар, она породила также людей, которые направят это оружие, — современных работников, пролетариев... Прогресс промышленности, носителем которого не может не быть буржуазия, ставит на место разъединения рабочих посредством конкуренции — революционное объединение их посредством ассоциации. С развитием крупной промышленности вырывается, следовательно, из-под ног буржуазии самое основание, на котором она производит и присваивает себе продукты. Она производит прежде всего своих собственных могильщиков. Ее поражение и победа пролетариата одинаково неизбежны».
Кому принадлежат эти еретические строки, дышащие верой в педагогические способности капитала?
Обратитесь к этическому социалисту П.Л. Лаврову, г. «старый народоволец», он скажет вам, — кому.
Если память ему не изменила, он скажет также вам, что в одном, очень поучительном для вас, месте «Капитала» (ведь вы слышали об этом сочинении?) говорится о рабочем классе, «который постоянно увеличивается (в численном отношении), обучается, объединяется и организуется самим механизмом капиталистического процесса производства».
С своей стороны, мы порекомендуем вашему просвещенному вниманию следующее место из одной брошюры Энгельса.
«Только пролетариат, созданный современной крупной промышленностью, освобожденный от всех традиционных цепей, — между прочим, и от тех, которые привязывали его к земле, — и собранный в больших городах, способен совершить социальную революцию, которая положит конец всякой эксплуатации одного класса другим и всякому классовому господству. Прежние деревенские ткачи (речь идет о деревенских ткачах Англии. — Г. П.), имевшие свои собственные домики и очаги, никогда не были в состоянии не только исполнить такую задачу, но просто даже и понять ее» [1].
Не довольно ли с вас, г. «старый народоволец»? Вы теперь, надо полагать, и сами видите, в какой просак вы попали, пустившись рассуждать о том, что может и чего не может социализм. К сожалению, нам еще нельзя расстаться с вами. Как ни скучно это а мы должны идти за вами до конца.
Заявив, что социализм не может возлагать своих надежд на педагогические способности капитала, вы, г. «старый народоволец», прибавляете, что он, напротив, стремится обуздать его где можно. Мы надеемся, что теперь вам яс-но, до какой степени нелепо это противопоставление («напротив»), теперь вы видите, что можно стремиться обуздать капитализм, возлагая в то же время надежды на его педагогические способности.
«На обязанности социалиста — не только пропаганда и пропаганда и орга-низация рабочих для будущей революции, — продолжаете вы, - но и борьба вместе с рабочими массами против их угнетателей и эксплуататоров в данное время, добывание лучшего положения для рабочих в настоящем».
До сих пор вы говорили вздор, искажая учение социализма которое вам очень мало знакомо. Теперь вы высказываете вещи, справедливые сами по себе, но получающие странный смысл ввиду тех обстоятельств, при которых вы их говорите.
Скажите, с какою целью настаиваете вы на том, что социализм старается завоевать для рабочих лучшее положение в настоящем? Очевидно, вы убеждены, что есть люди, которые не знают этого, или не согласны с этим. Какие же это люди? Так как орудие вашего могучего «анализа» направлено против русских социал-демократов, то ясно, что именно этим-то людям и неизвестно, по вашему убеждению, что социализм уже в настоящем желает завоевать для рабочих лучшее положение. Но как могло сложиться в вашей голове такое убеждение? Ведь, собираясь в поход против русских социал-демократов, вы дали же себе труд хоть немного ознакомиться с их программой и с их литературой? Вероятно, да-ли. Как ни велика ваша беззаботность насчет «печатного слова», но есть же и для нее пределы.
В своем письме вы касаетесь брошюр Плеханова, которые вы называете невинными. Одно из двух: или вы не читали этих брошюр, или вы читали их. Если не читали, то как же вы говорите о том, чего не знаете? А если читали, то вам известно, что Плеханов в своих невинных брошюрах писал, например, следующее:
«... Ближайшие экономические требования социал-демократов имеют на первый взгляд очень странное свойство: они и определенны, и неопределенны в одно и то же время. Они гораздо менее определенны, чем требования, например, такого человека, который раз навсегда решил, что уничтожение выкупных платежей и увеличение крестьянских наделов избавит Россию от всех социаль-ных бед и напастей. Социал-демократы не говорят ничего подобного. У них нет ни капли веры в мелко-буржуазные панацеи. Они не продают целебных пилюль, не прописывают единоспасающих рецептов. Они говорят народной массе: «бей твоих эксплуататоров по их длинным, загребущим рукам и бери все, что смо-жешь взять в каждое данное время». Это, конечно, неопределенно, потому что нельзя сказать наперед, что же именно сможет взять народ в такое-то именно время. Но с другой стороны, это вполне определенно: не довольствоваться никакими уступками со стороны высших классов; всегда ставить перед народом максимум тех революционных требований, до которых он дорос в настоящее время; неустанно вести его вперед, вперед и вперед на завоевание неприятельской территории; не класть меча в ножны до тех пор, пока не будет она занята вся до последней пяди, - что может быть определеннее такой программы? Если она грешит чем-либо, то разве слишком большой определенностью. В ней нет ни широковещательных фраз, ни подслащенных недомолвок, предназначенных для примирения непримиримых, для установления братства между волками и овцами. Коротко, решительно и ясно указывается в ней не только окончательная цель — полное экономическое освобождение трудящихся, — но и ведущее к ней средство - непрерывная, непримиримая борьба классов. Партия, усвоившая эту программу, не потеряется ни при каких обстоятельствах: она всегда сумеет формулировать соответствующие данной минуте экономические требования, а, главное, она никогда не даст массе успокоиться на этих требованиях, она научит ее ставить новые, все более и более широкие требования, она заразит ее духом борьбы, духом революции». («О задачах социалистов в борьбе с голодом в России», стр. 78—79. )
Неужели отсюда следует, что невинный автор невинных брошюр не знал, как должен относиться социалист к положению рабочих «в настоящем»? Кажется, не следует; кажется, что даже и ваша голова не могла сделать подобного вывода. Но в таком случае мы опять спросим вас: зачем вы приписываете нам взгляды, которых мы никогда не имели? Мы вам скажем — зачем.
Упрямый старовер, вы, подобно многим и многим старичкам-«интеллиген-там», ненавидите русских социал-демократов, осмелившихся разбить некото-рые «положительные начала» нашего старого гражданского катехизиса, еще сравнительно недавно бывшие общепризнанными в нашей оппозиционной и революционной среде. Вы рады были бы осмеять, покрыть позором, уничтожить нас. Но такая задача далеко превышает ваши силы. Чтобы бороться с нами, хотя бы и с обманчивой надеждой на успех, нужно не мало разнообразных знаний, нужна большая литературная опытность. А у вас нет ни знаний, ни опытности. В качестве «старого» революционного фронтовика вы знаете лишь свое «не разговаривай», возводимое вами в «этическую» догму. Но вы смутно сознаете, что в борьбе с нами на этом коне далеко не уедешь. И вот вы приписываете нам всякий вздор для того, чтобы потом ею опровергнуть. Такой прием борьбы вообще крайне жалок. Но он становится еще более жалким, если принять в соображение, что вы и в этом случае пороху не выдумали что вы лишь повторяете те нелепости, которые упорно приписывают нам совсем невежественные или полуобразованные газетчики и журналисты. Да и из этих нелепостей вы выбрали самые нелепые, именно — нелепости, ка-сающиеся «естественного хода вещей» и нашей будто бы готовности поступить в услужение к капиталу. Впрочем, надо отдать вам справедливость. Это пристрастие к самым нелепым нелепостям свойственно вам вместе со всеми интеллигентными недоброжелателями русской социал-де-мократии. Мы давно уже заметили, что если кому-нибудь из наших врагов слу-чится сделать нам неглупое возражение, этого не заметит никто из них, а когда кто придумает какую-нибудь вопиющую несообразность, то ее сейчас подхватят все те, кому почему-нибудь неприятны наши воззрения. Мы не раз спрашивали себя, чем объясняется это странное пристрастие к несообразностям? И не могли ответить себе иначе, как латинской пословицей: кого Юпитер хочет погубить, того он лишает разума [2] . Г. «старый народоволец» прекрасно знал, что русские социал-демократы никогда не говорили вздора, который он им приписывает.
Он знал, что всякий, кто хоть немного знаком с нашей революционной литерату-рой, легко может уличить его во... во... в несправедливости. И вот он придумал военную хитрость. Он заявляет, что вообще не хочет касаться деятельности эми-грантов, так как имеет в виду исключительно революционное движение в самой России. Благодаря этому, одним движением руки устраняется почти вся литература, с помощью которой легко показать всю вздорность обвинений, возводи-мых нашим «старым революционным фронтовиком» на русских социал-демо-кратов. Брошюры Плеханова, Аксельрода, статьи В. Засулич? Их можно презри-тельно обозвать невинными, но они написаны «эмигрантами», и потому наш суровый противник не обязан входить в их рассмотрение, хотя идеи, заключающи-еся в этих статьях и брошюрах, вполне разделяются социал-демократами, действующими в России. Программа социал-демократов? Она напечатана за границей, на станке, принадлежащем эмигрантам, — на нее ссылаться нельзя, хотя, напечатанная там в виде проекта, она на деле принята всеми работающими в России социал-демократическими [3] кружками. Очень хорошо. Очень ловко.
Од-но грустно: в последние 15 лет «анализ» так разрушительно действовал на россиян, что в настоящее время вряд ли кто из них поддастся на эту хитрость, по своей изумительной, неслыханной наивности достойной генерала Узорного в романе г. Немировича-Данченко «Волчья Сыть». К тому же сам генерал Узорный, пардон, сам г. «старый народоволец», как это мы увидим ниже, своей собственной десницей, в немногих строках, опроверг все возведенное им здание... неправды.
Игнорируя «эмигрантов», г. «старый народоволец» обрушивается на некоторых, как говорится у нас, легальных русских писателей, как бы считая их ответственными за неприятное ему поведение социал-демократов. Выходит нечто совсем нелепое. Г. «старый народоволец» хотел говорить о революционном движении в России, а вместо этого сделал экскурсию в область легальной литературы. Почему же это? На каком основании? Разве неприятные ему легальные писатели говорили от имени социал-демократов? Конечно, нет.
ждениях народнической интеллигенции, решили издать для нее ряд небольших брошюр, где будут изложены самым общедоступным образом основные положения социал-демократической те-ории. Говорят также, что очень скоро выйдет одна из таких брошюр, под названием: «Pons asinorum» (его, очевидно, придумал какой-нибудь интеллигент, сбившийся с пути истины).
Этого не было и не могло быть. Так какой же смысл имеет его экскурсия? Мы скоро увидим это.
«Марксизм у нас не так нов, как это утверждают его новые апостолы, он давно известен всему интеллигентному русскому обществу, он и в литературе имел своих представителей, он и революционерам не был неизвестен (вам тоже, наш суровый друг?); для последних Маркс во многих отношениях был даже авторитетом». Далее г. «старый народоволец» указывает на покойного Зибера и «г. Н. —она семидесятых годов», как на марксистов, действовавших в легаль-ной литературе.
Мы очень жалеем, что он не вдумался в значение этих им самим приводимых примеров. Они показывают, что можно разделять многие теоретические положения Маркса и в то же время еще не быть социал-демократом на практике. Никто не назовет таковым г. «Н. —она семидесятых годов». И не потому только не назовет, что в семидесятых годах за подписью Н. —она никаких сочинений не появлялось (хотя и это достаточная причина), а также и потому, что если бы тогда и вышло что-нибудь подобное первой части известных «Очерков», напе-чатанной в начале восьмидесятых годов, то было бы в высшей степени легко-мысленно, на этом единственном основании, провозгласить их автора социал-де-мократом. Нет, чтобы заслужить это название, нужно понимать Маркса лучше, чем понимает его «г. Н. —он семидесятых» и других годов.
Зибер был восторженным последователем и нередко вполне верным истолко-вателем Маркса. Но если бы какой-нибудь литературный молодец стал, вслед-ствие этого, называть его социал-демократом, то подобного молодца просто обо-звали бы пустым и вздорным доносчиком.
Вот почему мы и не можем брать всерьез перескакиваний г. «старого наро-довольца» от революционных программ к легальное литературе. Если бы он серьезно вообразил, что социал-демократическая программа во всеуслышание излагается теперь легальными русскими писателями, то он не стал бы выдавать заподозренных им авторов. Он не доносчик. А если бы порыв негодования за-глушил в нем чувство порядочности, то его остановил бы г. Лавров, можно ска-зать, с незапамятных времен занимающийся литературной деятельностью. Г. Лавров сказал бы г. «старому народовольцу», что он поступает нехорошо, и что до сих пор только Катков с братией занимались — да и то изредка — литератур-ными доносами. Нет, ссылок на легальных писателей решительно нельзя брать всерьез у нашего автора.
Умысел другой
тут был
— Хозяин музыку любил...
Легальные писатели потому и легальные, что не выходят за пределы мирного решения общественных вопросов. Этим обстоятельством и решил вос-поль-зоваться наш хитроумный недруг. Ему хотелось окончательно пристыдить нас, заставив говорить за нас легальных писателей: вот, мол, какие же вы револю-ционеры, когда с вами согласны эти мирные люди. Эта хитрость так очаро-вательна по своей детской наивности, что мы сами готовы рукоплескать «старому» ребенку.
Но ведь высказывались же в самом деле когда-нибудь русские социал-де-мократы, действующие в России? Ведь были же у них какие-нибудь, хотя бы рукописные или гектографированные, заявления, воззвания, брошюры? Как не быть, были. Вот что говорит о них г. «старый народоволец».
«Мне известны две брошюры, написанные, несомненно, молодыми марк-систами. В обеих доказывается недостаточность одной словесной пропаганды для развития классового самосознания у рабочих, необходимость соединить ее с каким-нибудь практическим делом, в котором рабочие могли бы чувствовать свою солидарность, могли бы на деле отстаивать свои интересы. Брошюры эти по содержанию не представляют большого интереса (открытое письмо г. «старого народовольца» много интереснее), но они очень интересны, как знамение вре-мени: они доказывают, что молодежь — по крайней мере, часть ее — уже отка-зывается присутствовать в качестве зрителя при «капиталистической эволю-ции», уже находит недостаточными те способы «развития классового самосо-знания»..., которые ей рекомендуют учителя. Молодежь уже находит, что пропаганда только идейного социализма не облегчит «мук родов».
Итак, неинтересные по содержанию брошюры говорили, что нельзя довольствоваться одною пропагандой социализма, что надо перейти к агитации. Стало быть, социал-демократы и прежде не присутствовали в качестве праздных зрителей при капиталистической эволюции, а распространяли между рабочими социалистические идеи (идейный социализм, как выражается на своем странном языке г. «старый народоволец»), старались развить классовое самосознание пролетариев. Может быть «способы», которые они употребляли при этом, были недостаточны, но во всяком случае пропаганда велась, дело (по собственному признанию г. «старого народовольца», - далеко небезопасное для занимающихся им) велось, и социал-демократы не думали, что «все делается само собою». Что же выходит? Выходит, что наш автор сначала возвел напраслину, — злую, хотя уже очень избитую напраслину, — на русских социал-демократов, а потом сам же и расписался в искажении истины. Нельзя не похвалить за это г. «старого народовольца».
Известные ему брошюры говорили о необходимости агитации. Это не новая мысль в нашей революционной литературе вообще и в нашей социал-демократи-ческой литературе в частности. На нее указывала еще «Земля и Воля», на нее указывал Плеханов в невинном брошюре, называющейся: «О задачах социалистов в борьбе с голодом в России» [4]. Справедливость этой мысли до такой степени очевидна, что доказывать ее, собственно, никогда не было надобности [5]). Но указывать на нее надобно было особенно в те моменты, когда, по тем или другим причинам, предвиделось сильное возбуждение народной массы. Между русскими социал-демократами, которые уже с половины восьмидесятых годов взялись за пропаганду своих идей между рабочими, едва ли был хоть один, не понимавший значения агитации. Но прежде обстоятельства мешали приступить к ней; приходилось довольствоваться пропагандой, и даже — в этом нет ничего невозможного - вдаваться в этом смысле в некоторую вредную односторонность. А потом наступило другое время: обстоятельства изменились. С одной стороны, социал-демократическое течение в нашей революционной среде, сначала бывшее лишь скромным ручейком, постепенно разрастаясь, стало широким потоком, увлекающим за собою большин-ство сторонников прежде господствовавшего направления. А, с другой стороны, — и это гораздо важнее — само рабочее население России так выросло, так возмужало за последнее десятилетие, что возможность, даже необходимость социал-демократической агитации стала бить в глаза. О ней заговорили в социал-демократических кружках, о ней стали писать брошюры, при чем и тут некоторые ударились в крайность и стали чуть не с нетерпением говорить о пропаганде. Все это совершенно понятно и неизбежно. Все это составляет несомненное «знамение времени». Но мы боимся, что г. «старый народоволец» не совсем правильно истолковывает это знамение. Ему кажется, что оно предсказывает близкий конец «царствия» марксистов (стало быть, царствовали таки марксисты?). На самом же деле оно означает совсем, совсем другое. Уж если в прежнее время, занимаясь пропагандой, социал-демократы в сравнительно короткое время доби-вались «царствия» в нашей революционной среде, то что же будет теперь, когда они с таким громадным успехом взялись за агитацию? Их партия приобретает новую, ничем непреодолимую силу притяжения, и — кто знает? — может быть, сам г. «старый народоволец» пристанет к ним, говоря, подобно щедринскому ге-нералу: «что же, я послужить не прочь», и тут же прибавляя: «только уж пожа-луйста, вы, молодые люди, не злоупотребляйте анализом».
«Так как всякое дело, которое молодежь может делать в самодержавной России, преступно..., то не трудно предвидеть, куда приведет течение, выразителями которого являются авторы указанных брошюр: оно неминуемо, неизбежно, в самом недалеком будущем, вновь поставит лицом к лицу русских социалистов и русское самодержавие, или надо допустить, что история прекратит свое течение, что люди перестанут жить и чувствовать».
Голова г. «старого народовольца» так устроена, что даже правильные мы-сли, попадая в нее, превращаются в заблуждения. Агитация поставит русских социал-демократов лицом к лицу с русским самодержавием. Это и так, и не так. Что агитаторы на каждом шагу будут сталкиваться с нашим полицейским государством, а, следовательно, и самодержавием, это само собою разумеется. Но ведь с этим государством сталкивались уже и те социал-демократы, которые вели одну пропаганду. Ведь сам же автор говорит, что у нас всякое дело преступно. Отсюда следует, что отличительный признак нового, начавшегося теперь фазиса нашего социал-демократического движения заключается вовсе не в том, что он поставит социал-демократов лицом к лицу с правительством. А в чем же? А вот в чем.
В то возбужденное, горячее время, когда только и можно думать об агитации, с полицейским государством сталкиваются не одни агитаторы, в данном случае социал-демократы, а вся волнующаяся рабочая или вообще народная масса, которая и проходит, таким образом, ничем незаменимый курс политического воспитания. В результате явится ненависть массы к абсолютизму и массовое движение против него.
Мы видим совсем недвусмысленные «знамения», показывающие, что уже на-чался этот новый фазис нашего движения. Но мы решительно не можем понять, каким образом он положит конец «царствию» социал-демократов и воскресит «старую программу». Чтобы льстить себя подобной надеждой, нужна привычка к мышлению на выворот, вопреки всем законам логики и всем внушениям здравого смысла.
В самом деле, почему г. «старый народоволец» умозаключил, что близко новое торжество «старой программы»?
О, это совершенно невероятный путь!
Мы уже знаем, что, по справедливому на этот раз мнению нашего автора, «на обязанности социалиста (лежит) не только пропаганда и организация рабочих для будущей революции, но и борьба вместе с рабочими массами против их угнетателей и эксплуататоров в данное время, добывание лучшего положения в на-стоящем». Другими словами, социалисты обязаны вести агитацию в рабочей массе во имя ее ближайших интересов. Г. «старый народоволец» придает огромное значение этой обязанности. «Так понимали свою задачу все западно-евро-пейские социалисты; так понимал свою задачу и сам Маркс в 40-х годах», — говорит он. Его негодование против русских социал-демократов обусловливается тем, что они забыли эту действительно важную задачу. (Правда, они ее не забывали, как это прекрасно знает и сам г. «старый народоволец», но не в этом теперь дело). На основании всего этого можно подумать, что уж он-то, г. «старый народоволец», никогда не упустит ее из виду, что он ни на минуту не перестанет бороться с капитализмом ради улучшения быта рабочих «в настоящем». Но увы, - это не так. Посмотрите, куда гнет г. «старый народоволец».
«Так понимали свою задачу и русские революционеры семидесятых годов. Но, наталкиваясь во всех своих практических начинаниях на непреодолимые препятствия, выдвигаемые абсолютизмом, они, естественно, направили свои силы против этого первого и самого сильного врага. Борьба с ним началась стихийными, изолированными актами; но скоро приняла систематический харак-тер; на борьбу с абсолютизмом направились все главные силы революционеров. Такова история возникновения партии «Народной Воли» с ее преобладающим политическим характером».
Из этого следует, что правительство вынудило наших революционеров забыть то, что лежит «на обязанности социалистов», и отказаться от борьбы с капитализмом ради «добывания лучшего положения для рабочих в настоящем».
Пока эту обязанность позабывали только временами и пока это забвение проявлялось «стихийными, изолированными актами», до тех пор только еще подготовлялась почва для возникновения партии «Народной Воли». А когда совсем позабыли указываемую г. «старым народовольцем» обязанность, тогда явилась, наконец, эта партия «с ее преобладающим политическим характером». Нечего сказать, хорошо рекомендует ее г. «старый народоволец».
«Но, — продолжает он, — ведя чисто [6] политическую борьбу с самодержавием, народовольцы всегда оставались социалистами, боролись во имя социалистического идеала».
Эти слова как будто несколько исправляют впечатление, производимое на непредубежденного читателя предшествовавшими им строками. Но это не надолго. В самом деле, положим, что народовольцы всегда помнили «обязанность социалиста». Но ведь они не исполняли этой обязанности, «ведя чисто политическую борьбу». Положим, что правительству в этой борьбе приходилось плохо, но это не мешало капитализму делать все новые и новые завоевания. Положим, что каждый удар, нанесенный правительству народовольцами, был нанесен во имя «социалистического идеала». Но ведь это нисколько не изменяло факти-ческого значения ни одного из этих ударов. А каково же было их фактическое значение? На этот счет слова г. «старого народовольца» не оставляют никакого сомнения: эти удары были актами «чисто политической борьбы», т. е. борьбы, чистой от социализма, и, следовательно, не имели никакого прямого
отношения к тому, что лежит на «обязанности социалиста». Выходит, что если в душе народовольцы и помнили эту обязанность, то на деле, «ведя чисто политическую борьбу», они забывали о нем. Опять скажем: прекрасно аттестует свою партию г. «старый народоволец».
После этого понятно, почему наш сердитый недоброжелатель полон самых радужных надежд. Вероятно, он рассуждает так. Теперь социал-демократы не только говорят об агитации, но и много агитируют. Они не забывают теперь обязанности социалиста. Это прекрасный знак. Агитация поведет их к столкновению с правительством, а столкновение с правительством заставит их повести чи-сто политическую борьбу, т. е. позабыть обязанность социалиста; а это только и нужно для воскресения «старой программы».
Удивительная, однако, эта обязанность, о которой надо помнить единствен-но затем, чтобы забыть как можно скорее. Неужели «так понимали свою задачу все западно-европейские социалисты»? Неужели так понимал ее «и сам Маркс в 40-х годах»? Ох, путаете вы, батюшка г. «старый народоволец» [7].
Впрочем, если он и путает, то не больше, чем многие другие защитники наших старых революционных взглядов. Логика таких защитников, как и вообще логика староверов, выделывает подчас странные штуки. Вот, напр., эти защитники любят поставить нам на вид, что в России «мало рабочих» и что мы, социал-демократы, будто бы не обращаем внимания на крестьянство. Вы думаете, что гг. защитники собираются «раствориться» в крестьянской среде, подобно народникам начала 70-х годов? Отнюдь нет. Это поставило бы их в вопиющее противоречие со «старой программой». В самом деле, партия «Народной Воли» никогда не задавалась целью прямого воздействия на крестьянство. «Привлечение в организацию отдельных лиц из крестьянства, способных к ней примкнуть, конечно, всегда признавалось очень желательным... Но что касается организации в настоящее время в массе крестьянства, то она признавалась в эпоху составления программы (партии «Народной Воли») совершенной фантазией и, если не ошибаемся, дальнейшая практика не могла изменить в этом отношении мнений наших социалистов» [8].
Кажется, ясно? Зачем же твердят гг. защитники старых революционных взглядов, что Россия — крестьянская страна и что у нас ; мало рабочих? Единственно затем, чтобы махнуть рукой и на крестьян, и на рабочих. Так как Россия крестьянская страна, и так как безрассудно опираться на рабочих, которых у нас очень мало, то будем беспристрастны и рассудительны: обопремся на одну интеллигенцию. Это не очень логично, но... не все же логика да логика, господа; не забывайте, что социализм вовсе не есть «объективно-философское учение».
«Да тут чудасия, мосьпане». (Эпиграф, заимствуемый у Гоголя).
Г. «старый народоволец» уповает на «общество». Но не подумайте, что он проникся взглядами людей, советующих нашим социалистам прикомандироваться на время к либералам. Избави бог! На языке г. «старого народовольца» слово: «общество» имеет совершенно особый смысл. Оно означает «не тот или другой класс, а более активные элементы, рассеянные во всех классах». Пожалуйста, заметьте это, потому что очень легко запутаться в этой новой терми-нологии. Сам г. «старый народоволец» иногда путается в ней. Вот посмотрите. «Говоря об агитационном значении террора, — замечает он едва несколькими строками ниже данного им определения «общества», — я не хочу сказать, что он революционизировал все наше общество, но он пробуждал к жизни, направлял на борьбу все активные элементы». Так как под словом «общество» надо разуметь «активные общественные элементы, рассеянные во всех классах», то приве-денная нами фраза о терроре совершенно равносильна следующей: «Я не хочу сказать, что террор революционизировал все активные общественные элементы, рассеянные во всех классах, но он пробуждал к жизни, направлял на борьбу все активные общественные силы». Вы понимаете, читатель? Мы не понимаем. Но это ничего, ведь и сам автор не понимает, будучи сбит с толку своей новой терминологией. Когда он освоится с нею, тогда ему, вероятно, удастся уяснить себе и другим, какое общественное значение имел терpop, практиковавшийся партией «Народной Воли».
Чувствуя, что рассуждения его очень сбивчивы и совсем не убедительны, г. «старый народоволец» переходит на другую почву: он принимается пророчествовать, что, — как известно всем общественным элементам, рассеянным во всех классах, — много легче, чем рассуждать.
«Нельзя ни минуты сомневаться в том, что мы живем накануне образования новой социально-революционной партии, первой и главной задачей которой будет борьба с самодержавием.
«Не знаю, как будет называться новая партия, но ее положительная программа по существу ничем не будет отличаться от программы Народной Воли, поскольку последняя продиктована самой жизнью (а условия жизни не изменились, разве только реакция увеличилась), а не фразерами, желающими блеснуть своею псевдоученостью; поскольку она выработана живыми людьми, социали-стами-борцами, а не плод безжизненных доктринерских логических выкладок «объективных мыслителей», которые на досуге иногда предаются в своем кабинете размышлениям и о грядущих судьбах любезного отечества.
«1. Новая партия главные силы направит против абсолютизма.
«2. Новая партия будет представлять новую компактную организацию, ибо враг слишком силен, чтобы с ним можно было бороться изолированными личными или групповыми силами.
«3. У нас нет ни одного политически развитого класса: партия будет рекрутироваться во всех классах общества (первое время — преимущественно среди интеллигентной молодежи).
«4. Революционные силы у нас немногочисленны: партия будет (пока существует абсолютизм) иметь строго заговорщицкий характер».
Пророчество хоть куда! Жаль только, что наш оракул, как видно, тоже не вполне ушедший от влияния «анализа» (и ты, Брут!) испортил его несколькими неуместными и, по его обыкновению, неудачными силлогизмами. Прочтите хоть бы вот тут. «У нас нет ни одного политически развитого класса: партия будет ре-крутироваться во всех классах общества (первое время преимущественно среди интеллигентной молодежи)».
Партия будет рекрутироваться во всех классах общества, которое — как мы знаем — состоит из «более активных общественных элементов, рассеянных во всех классах». Это не складно, но понятно: автор опять запутался в своей новой терминологии. А вот это уже и совсем непостижимо. Партия будет рекрутироваться во всех классах, потому что у нас нет ни одного политически развитого класса. Вот так резон! Ну, а если бы наши крупные землевладельцы оказались политически развитым классом, — неужели г. «старый народоволец», непримиримый «социалист», стал бы рекрутировать свою партию главным образом в их среде? А если наша буржуазия станет обнаруживать признаки политического развития, — неужели мы с г. «старым народовольцем» обратимся к ней с приглашением осуществить наши социалистические идеалы? Что это такое? Эх, г. «старый народоволец», и понадобились же вам эти проклятые силлогизмы. Пора бы уже знать, что они вам никогда не удаются.
Пойдем далее.
Главные силы новой партии будут вербоваться «на первое время» среди интеллигентной молодежи. Направятся эти силы «главным образом» против абсолютизма. А так как этих сил мало, то новая партия получит заговорщицкий характер. Допустим, что все это гак именно и будет: с пророками не спорят, но не мешает все-таки подвести итог тому, что напророчил нам г. «старый народоволец». Перечитайте еще раз его предсказания и спросите себя, к чему сводятся они?
К студенческому заговору («первое время преимущественно среди интеллигентной молодежи») против абсолютизма.
Это называется — все позабыть и ничему не научиться.
Интересно, однако, знать, какими средствами наши молодые заговорщики будут добиваться своих целей? Об этом ничего не говорит «старый» оракул. Но, принимая в соображение, что программа «новой партии» по существу ничем не будет отличаться от «старой программы», надо думать, что в нее войдет пресловутый захват власти и террор, о котором с большим сочувствием говорит наш автор. Так как с пророками не спорят (их лишь осмеивают время от времени люди, злоупотребляющие «анализом»), то и мы возражать нашему оракулу не будем. Мы только спросим, вполне ли он уверен, что взгляды редакции «Материалов» (тоже состоящей из «старых народовольцев» или, по крайней мере, из людей, именующих себя таковыми) лишь незначительными оттенками отличаются от его взглядов?
Г. Лавров «всегда публично высказывался, что элемент терроризма, допущенный в эту («старую») программу, есть элемент, крайне опасный для партии». Точно также г. Лавров «всегда считал задачу захвата власти невозможной в какой-либо рассчитанной программе действий» [9]. Значит, не надо ни террора, ни захвата власти.
Согласен ли с этим наш оракул? А если — нет, то ведь это уже не «незначительный» оттенок? Желательно было бы выслушать новое пророчество касательно террора и захвата власти.
Положим, однако, что «новая партия» (со «старой программой»), послушавшись совета г. Лаврова, откажется и от террора, и от захвата власти. Тогда спра-шивается, что же, собственно, будут делать молодые заговорщики? Г. Лавров со-ветует им, с одной стороны, группировать рабочие силы для борьбы с капита-лизмом, а с другой «сплачивать революционных личностей для борьбы с абсо-лютизмом». (Г. Лавров — обстоятельный мыслитель, поэтому у него всегда - сначала - с одной стороны, а потом — с другой). Но это неясно, как и все ответы, которые он когда-либо давал на «проклятые» вопросы нашей революционной практики. Как же бороться с абсолютизмом, если новая партия откажется от террора? Должно быть путем агитации против него? Но где же именно надо вести эту агитацию? В обществе ли, как его определяет г. «старый народоволец»? или в обществе, понимая это слово в обычном его значении? или, наконец, в рабочей среде? Если «во всех классах», то не знаем, удачна ли будет агитация в среде буржуазии во имя «социалистических идеалов» гг. «старого народо-вольца» и Лаврова. А если в рабочей среде, то чем будет отличаться эта агитация от агитации «для борьбы с капиталом»? По нашему, повторяем, борьба рабочего класса с капиталом на известной стадии своего развития неизбежно окажется в то же самое время и борьбой с абсолютизмом. Мы думаем также, что для современных русских противников абсолютизма нет и не может быть другого сколько-нибудь действительного способа борьбы с ним, кроме агитации в рабочей среде. Г. Лавров, как видно, не согласен с нами. Иначе он не поставил бы деятельность в рабочей среде рядом с борьбой против абсолютизма. Неужели же он до сих пор не разделался с утопическим противопоставлением социализма политике? Видно, что - нет. Все его рассуждения о «программных вопросах» основаны как раз на этом противопоставлении.
«Социализм, как сознанная рабочими классовая борьба труда с капиталом, есть основное историческое явление нашего времени, — говорит г. Лавров. — Все остальные вопросы не могут и не должны быть поставлены иначе, как по от-ношению к этому основному явлению». Очень хорошо. Как же «ставит» г. Лав-ров вопрос о политической борьбе «по отношению к этому основному явлению»?
«Для России, - отвечает он, — борьба социалистическая не может быть ведена с успехом и привести к торжеству рабочих ни помимо борьбы с абсолютизмом, ни поглощая все революционные силы исключительно этой борьбою».
Что это значит? Вот что.
У г. Лаврова еще лежит на совести старый завет утопического социализма: откажитесь от политической борьбы. Но в то же время он понимает, что русским социалистам нельзя не бороться с абсолютизмом. Как же разрешает он это противоречие? Так же, как разрешают эклектики все встречающиеся им противоречия. Он дает два решения на один и тот же вопрос и «ставит» их одно возле другого, одно после другого. Поелику социализм есть сознанная рабочими классовая борьба труда с капиталом, старайтесь вызывать и поддерживать такую борьбу: поклон в сторону «социализма». Но так как нельзя же обойтись и без борьбы с абсолютизмом, то позаботьтесь о том, чтобы классовая борьба (т. е. социализм) не поглощала у вас всех революционных сил — поклон в сторону политической борьбы, приятная улыбка по адресу г. «старого народовольца». Раскланявшись, таким образом, на обе стороны, г. Лавров считает себя вправе смотреть на нас, социал-демократов, как на людей узких и односторонних. Мы от души радуемся широте его собственных взглядов, но ежедневно и усердно просим бессмертных богов предохранить нас от такой широты, как от величайшего несчастья.
Послушаем еще.
«Лишь партия, способная комбинировать рационально решение этих обеих задач или приблизиться, по возможности, к их одновременному решению, имеет шансы на прочный успех».
Как надо понимать это? А очень просто.
«С одной стороны» (г. Лавров — обстоятельный мыслитель), часть революционеров, фактически оставив социализм и позабыв известную обязанность социалиста, должна вступить в борьбу с абсолютизмом, подготовляя неизвестными нам путями — но только не террором и не захватом — его падение. Другая же часть их должна поддерживать классовую борьбу труда с капиталом (этим, как видно, надо забыть, что всякая классовая борьба есть борьба политическая), стараясь обладить дело так, чтобы торжество рабочих над их эксплуататорами совпало с падением абсолютизма. Чего же проще?
Одно тут непонятно. Для торжества труда над капиталом нужна организация рабочих; создать же такую организацию при нынешнихнаших порядках очень трудно, «если не невозможно», как мы узнаем от г. Лаврова. Теперь, по мнению этого писателя, возможны только «зародыши» рабочей организации. Стало быть, нечего и толковать об одновременном решении двух задач. Стало быть, прав не г. Лавров, которому хочется и накормить козу, и спасти капусту, а наш почтенный «старый народоволец», категорически утвержда-ющий, что «новая партия» должна «направить главные силы против абсолютиз-ма, т. е. вести чисто политическую борьбу».
Выходит, что как ни верти, а надо на время забыть «обязанность социалиста» для вернейшего торжества «социалистических идеалов».
Давно уже известно, что плохо приходится «социализму» в программах социалистов-утопистов, решающихся выступить на путь политической борьбы [10].
Как бы там ни было, но г. Лавров все-таки советует революционерам направить часть своих сил на поддержку борьбы труда с капиталом. Г. «старый народоволец» убежден, что это ни к чему не поведет в современной России, где «простая стачка рассматривается законом, как преступление, где действует закон 1886 г. о найме сельских рабочих» и т. д. и где, наконец, даже «такие невинные вещи, как чтение брошюр г. Плеханова, или устройство кассы взаимопомощи» ведут за собою продолжительное тюремное заключение. Сначала нас очень удивило это разногласие г. «старого народовольца» с г. Лавровым, который, однако, согласен с ним во взглядах на прошедшее и настоящее русского движения, расходясь лишь в незначительных оттенках. Потом, вдумавшись в это интересное психологическое явление, мы увидели, что в нем нет ничего непонятного. Г. Лавров согласен со старыми народовольцами, а старые народовольцы согласны с ним лишь в том, что касается «основных воззрений». Но партия «Н. В. » никогда не стояла на точке зрения пролетариата. Ну, а партия, не стоящая на точке зрения пролетариата, не может относить к числу основных своих воззрений взгляд на возможность более или менее широкого рабочего движения в современной России. Люди, принадлежащие к такой партии, могут считать себя согласными во взглядах «на прошедшее и настоящее» русского движения, хотя бы они и совершенно расходились во мнениях о собственно рабочем деле. Разногласия по этому вопросу относятся к числу «оттенков».
—Но, скажут нам, для г. Лаврова этот вопрос — основной, как он сам кате-горически заявил об этом.
—Из этого ничего не следует, ответим мы. Для г. Лаврова вопрос этот ва-жен «с одной стороны», а «с другой» (со стороны «союза» со старыми народо-вольцами) он не имеет большой важности. Г. Лавров - обстоятельный мыслитель.
Смущало нас и то, что г. Лавров высказался о «программных вопросах» край-не туманно и сбивчиво. Неужели, спрашивали мы себя, нельзя было выражаться определеннее? И мы припоминали слова Вовенарга: la clarté est la bonne foi des philosophes. A потом мы увидели, что в данном случае это было невоз-можно. Мы спорим с г. «старым народовольцем» о том, что делать социалисту-револю-ционеру в современной России. Но мы спорим об этом лишь по тому, что мы народ не обстоятельный. Г. Лавров, в качестве обстоятельного мыслителя, счи-тает нужным решить предварительно несколько других вопросов. Он говорит: «вопросы, которые нам следует решить в настоящую минуту, мне кажется, следующие: 1) Как нам представляется положение социально-революционного дви-жения в России? 2) Как нам представляется отношение нашей группы к разным оттенкам русских социалистов-революционеров и оппозиционных групп вообще? 3)....4).... ».
Как видите, г. Лавров считает нужным потолковать о том, как нам представляются некоторые важные явления. Только выяснив и определив свои представления, можем мы перейти к вопросам революционной практики. Нам очень нравится этот прием, и мы надеемся, что когда выяснятся и определятся представления г. Лаврова о том, что делается в России, тогда он, наверное, будет писать ясно, толково и убедительно. А пока потерпим. Что ж, и дольше того тер-пели.
Группа старых народовольцев, издающая «Материалы», с удовольствием отмечает «один знаменательный факт: большая часть программ, прокламаций и планов деятельности, обнародованных в последнее время или иным путем дошедших до нашего сведения, более или менее близки к старой программе «Народной Воли» конца семидесятых годов; предлагаемые изменения таковы, что они могли бы быть сделаны и прежними народовольцами, приняв в соображение изменившиеся обстоятельства» [11]. Г. «старый народоволец», который думает, однако, что в России «условия жизни не изменились, разве только реакция увеличилась», с своей стороны пророчествует, как мы уже знаем, о появлении новой партии, которая в сущности, будет совсем, совсем старой. Таким образом, в среде гг. «старых народовольцев» господствует довольно радужное настроение. Это хорошо, хотя факты как будто и не соответствует такому настроению. С одной стороны, большая часть программ, планов и проч. очень близки к «старой программе», а с другой сами народовольцы, действующие в России, так удалились от «старой программы», что их пришлось отлучать от церкви устами г. старого народовольца», который «не решается» назвать их товарищами. Вот вам и большая часть программ. Что это пишут гг. старые народовольцы?
Какой-то шутник сообщил им также, что в петербургском . «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса» принимают участие «многочисленные группы народовольцев». Не знаем, поверили ли они этой шутке, но она напечатана на стр. 521 № 6 —7 «Материалов». Если гг. старые народовольцы действительно верят тому, что в названном Союзе много людей, разделяющих их взгляды, то мы должны их разуверить. Таких людей в Союзе нет.
Вообще, пора бы уже гг. «старым народовольцам» отложить шутки в сторону и, по совету г. Лаврова, выяснить свои представления. Неужели они и в самом деле воображают, что еще возможно воскресить «старую программу», в которую даже каждый из них, за исключением самых рьяных, «верит» теперь лишь с большими оговорками. Неужели они в самом деле думают, что теперь, когда в России уже началось настоящее массовое движение рабочего класса, и когда, таким образом, против абсолютизма, равно как и против всего старого русского порядка, встал новый, мощный и непримиримый враг, единственный враг, способный стереть его с лица земли, — неужели они думают, что им удастся привлечь к себе революционные элементы перспективой студенческих заговоров, подобных тем, о которых мечтает г. «старый народоволец»? Неужели они в самом деле надеются победить нас с помощью неле-пых рассуждений г. «старого народовольца» или туманных, запутанных «представлений» г. Лаврова, одного из последних могикан «чистого» утопического со-циализма? Если — да, то их дело безнадежно плохо: они останутся политически-ми детьми хотя бы и трижды «старыми».
А те, работающие в России революционеры, которых не хочет признать своими товарищами г. «старый народоволец», — неужели они еще долго будут бояться того последнего шага, который им — по признанию самих «старых народовольцев» — сделать необходимо? Неужели они еще долго не перестанут называть себя народовольцами? Фактически они уже не народовольцы, а социал-демократы Зачем же они держатся за старое название? Почему они хватают-ся за тень прошлого? Что такое теперь «Народная Воля»? Это коляска, от кото-рой осталось разве лишь одно колесо. Спора нет, коляска была недурна в свое время, но оставшееся от нее колесо все-таки не экипаж, и в нем нельзя ездить. Конечно, можно попытаться построить новую коляску, по образцу прежней: на эти попытки и уходят усилия «старых народовольцев». Но действующие в России народовольцы (по крайней мере, многие из них и, конечно, самые передовые) не хотят строить коляску по старому образцу. Они уже не довольствуются колясками, им уже нужны железные дороги. И это очень хорошо; это показывает, что они не староверы. Но в таком случае надо иметь мужество назвать железную дорогу — железной дорогой, а не именовать вагоны колясками, а локо-мотивы — лошадьми. И что выигрывается таким насилием над словами? Ровно ничего, кроме путаницы понятий. А путаницы и без того у нас довольно. Задача молодых революционеров заключается не в том, чтобы усилить, а в том, чтобы устранить ее как можно скорее. Некоторым молодым революционерам кажется, что отказ от клички «народоволец» является оскорблением памяти людей, некогда погибших в геройской борьбе с царизмом и называвших себя народовольцами. Но это мысль совершенно ошибочная и притом крайне обидная для памяти погибших борцов. Разве они были буквоедами; разве они не становились в критическое отношение к «старым программам» своего времени? Поверьте, товарищи, что эти борцы, имена которых для нас столько же святы, как и для вас, были людьми смелой мысли и энергичного действия, что они не пугались слов и что они первые сказали бы вам теперь: долой старинные наряды, прочь старые клички:
Новому времени
новый костюм
Потребен для нового дела.
ПОЧТИ О ТОМ ЖЕ
Говорят, несчастия ходят толпами. Должно быть, это правда. Ведь вот взять хоть бы русскую социал-демократию. На нее, как мы уже знаем, обрушился г. «старый народоволец». Казалось бы, доволь¬но с нее и этого горя. Но она навлекла на себя также неудоволь¬ствие какого-то г. Н. Ч. и листка, именующего себя «Русский Рабо¬чий». Нет, что ни говорите, а это верно: несчастия ходят толпами.
Г. Н. Ч. недоволен поведением нашей делегации на лондонском социалистическом конгрессе.
«Появление 8 делегатов от русских рабочих и социалистов в первый раз на лондонском конгрессе вызвало единодушный энтузиазм всех делегаций без различия национальностей и партий. В искренно¬сти сочувствия к русскому рабочему движению и особенно ввиду по¬следних петербургских и других стачек не было никакого сомнения. Тем больнее было увидеть в рапорте представителя большинства русской делегации, Плеханова, бесцеремонное и узкое желание во что бы то ни стало присвоить все русское социалистическое движе¬ние своей организации». (Лет. Листки, № 35, стр. 6- 7).
В чем же выразилось неприятное желание Плеханова?
«Вопреки тому, что тов. Серебряков представил мандат от на¬родовольческих групп как в России, так и за границей, — вопреки всем известному факту, что народовольцы в России и прежде опира¬лись на рабочие группы, а в последнее время работали рядом с соц. -демократами и даже печатали для них брошюры (5) в своих тайных типографиях, — Плеханов не постеснялся охарактеризовать эту орга¬низацию как «заграничный остаток старой «Народной Воли», 15 лет тому назад ведшей славную борьбу против самодержавия, но теперь не имеющей значения в движении».
333
Г. Н. Ч. известно, что народовольцы в России и прежде опира¬лись на рабочие группы... Как же это — «опирались», когда призна¬вали лишь то, что рабочие важны для революции? *).
Это последнее обстоятельство, вероятно, тоже известно г. Н. Ч. Ведь читал же он важный исторический документ, показывающий истинное отношение старой «партии Народной Воли» к «народу». Если не читал, то пусть прочитает.
Г. Н. Ч. известно также, что народовольцы в России последнее время работали вместе с с. -демократами и даже печатали для них брошюры. Ну, а известно ли г. Н. Ч., какие именно народовольцы работали с с. -демократами — те ли, которые придерживаются «древ¬лего благочестия», или те, против которых гремит г. «старый народо¬волец», не решающийся даже назвать их своими товарищами? Если известно, то не потрудится ли г. Н. Ч. сказать нам, какие же имен¬но народовольцы прислали мандат г. Серебрякову? Мы боимся, что г. Н. Ч. плохо знает те факты, о которых взялся рассуждать. Видел ли г. Н. Ч. мандат г. Серебрякова? В мандате говорится:
«Группа старых народовольцев предоставляет Эсперу Алексан¬дровичу Серебрякову право участвовать от ее имени в работах лондонского Интернационального Конгресса в качестве представителя не только группы старых народо-вольцев, но и нескольких москов¬ских и петербургских групп народовольцев...».
Что показывают эти строки? Они показывают, что г. Серебря¬ков имел прямое полномочие только от группы «старых народо¬вольцев». Правда, он хотел представлять также и несколько москов¬ских и петербургских групп, но от этих групп он никаких полномочий не представил. Все его права в этом случае основыва-лись лишь на разрешении, полученном им от «группы старых народо-воль¬цев». А эта группа, с своей стороны, не представила никаких дока¬зательств того, что она имеет право собственным усмотрением на¬значать делегатов от «нескольких» других групп. Таким образом выходило, что г. Серебряков явился представите-лем одной загранич¬ной группы народовольцев. Вообще говоря, это было недоста-точное основание для его принятия; но — не в пример прочим — он был при¬нят из уважения к памяти партии «Н. В.». Г. Серебряков не очень хорошо отблагода-рил русскую делегацию за такое снисхождение к нему.
*) См. «Календарь Нар. Воли», ст. «Подготовительные работы партии».
334
Плеханов не говорил, что старая «Н. В.», ведшая 15 лет тому назад славную борьбу против абсолютизма, теперь не имеет значе¬ния. Если бы на конгрессе зашла речь о нынешнем значении этой партии, то Плеханов не побоялся бы высказать свое мнение о ней. Но речь об этом не поднимал никто, да никто и не мог поднимать потому что это было бы совершенно неуместно. Подчеркнутые нами слова остаются, таким образом, измышлением правдолюбивого г. Н. Ч.
Плеханов «охарактеризовал эту организацию»... Какую орга¬низацию, г. Н. Ч. ? Мы знаем народовольческие организации, т. е. более или менее крупные группы народовольцев, более или менее верных «старой программе», но организация Народной Воли нам не¬известна. Мы не «характеризовали» этой организации, потому что имеем привычку не говорить о вещах, нам неизвестных. Не правда ли, эта хорошая привычка, г. Н. Ч. ?
Или, может быть, под «этой организацией» г. Н. Ч. подразуме¬вает парижскую «группу старых народовольцев»? Такое толкование противоречило бы самому прямому и очевидному смыслу его слов, однако, мы готовы допустить его. Но в таком случае нам придется спорить с г. Н. Ч. о «значении» парижской группы народовольцев.
Плеханов сказал о ней, собственно, вот что.
«Мы приняли г. Серебрякова, представителя одной заграничной группы, которая, хотя и не имеет серьезных сношений с Россией, но состоит из людей, принадлежавших к партии, которая лет 15 тому назад вела славную борьбу с царским правительством»; этот ком¬плимент [12] Плеханова группе старых народовольцев был покрыт гром¬кими рукоплесканиями.
Что же, г. Н. Ч., разве парижская группа старых народовольцев не есть нечто вроде «заграничного остатка» старой «Н. В.»? И раз¬ве вы станете утверждать, что эта группа имеет серьезные сноше¬ния с Россией, т. е., вернее сказать, имела их около времени лондон¬ского конгресса? Конечно, сношения всякой заграничной революцион¬ной группы с Россией должны оставаться тайными, так что посто¬ронним людям иногда нельзя и судить о них. Но это только — ино¬гда, потому что бывают случаи, когда большая или меньшая серьез¬ность таких сношений бросается в глаза всякому опытному и тол¬ковому революционеру. Подумайте, г. Н. Ч., — если бы парижская гр. ст. нар. имела, около времени конгресса, серьезные сношения с Россией, то дала бы она г. Серебрякову тот странный мандат, кото¬рый он представил нашей делегации? Нет. Г. Серебряков — или кто другой — имел бы прямые мандаты от «нескольких» русских групп. А если бы русские группы нашли почему-либо неудобным давать та¬кие мандаты, то парижская гр. ст. нар. представила бы доказатель¬ство того, что «несколько» групп просили ее назначить их делега¬тов. Но ни прямых мандатов, ни упомянутых, совершенно необходи¬мых, доказательств представлено не было. Что же это значит? Бу¬дем надеяться, что теперь сам г. Н. Ч. сообразит, в чем дело.
«И когда Серебряков потребовал себе слова, — меланхолически продолжает г. Н. Ч., — чтобы выяснить действительное положение сво¬ей партии по отношению к рабочему движению, то президент, по настоянию Плеханова, отказал ему в этом, и Серебряков письменно заявил бюро, что он не может принимать участия в русской делега¬ции и уходит с конгресса».
Как же это мог Плеханов «настоять» на том, чтобы предсе¬датель конгресса — известный Зингер, вряд ли страдающий слабостью характера — отказал дать слово одному из делегатов? Какое право имел председатель уступить «настояниям» зловредного Плеханова? Нет, воля ваша, г. Н. Ч., тут у вас выходит не кругло. Позвольте объяснить вам, в чем дело.
Бюро конгресса решило, что по вопросу о мандатах могут го¬ворить, кроме докладчиков делегации, только те лица, мандаты ко¬торых будут объявлены сомнительными («Право апелляции к конгрес¬су»). Мандат г. Серебрякова не принадлежал к числу таковых. Вот по¬чему председатель и не дал ему слова. А г. Раппопорту (не принятому русской делегацией) председатель дал говорить, не смущаясь никаки¬ми «настояниями Плеханова», которых, впрочем, не было ни в пер¬вом, ни во втором случае. Они измышлены правдолюбивым г. Н. Ч.
«О другом своем партийном противнике, Раппопорте, представив¬шем мандат от группы русских «социалистов-революционеров», кото¬рая издает за границей социалистический листок «Русский Рабочий» и находится в связи с такими же кружками в России, — Плеханов просто заявил конгрессу, что, подобно многим другим заграничным «кружкам» студентов идеологов, «этот кружок не имеет никакого значения, и если конгресс не желает создать русскому движению в будущем серьезных затруднений, то он должен отвергнуть Раппо¬порта».
336
Г. Раппопорт оказывается «партийным противником» Плеханова. Но Плеханов никогда не слышал о «партии», к которой принадле¬жит г. Раппопорт, и потому своим партийным противником он его считать не мог. Если мандат г. Раппопорта был дан ему его «партией», то эта партия с удобством могла бы усесться на небольшом диване. Плеханов и социал-демократическое большинство русской делегации действительно считали, что русским заграничным студентам нет на¬добности посылать своих делегатов на рабочие социалистические конгрессы. Это мнение их — с которым охотно согласился конгресс— остается и теперь неизменным, и мы наверное знаем, что оно и впредь не изменится. Г. Н. Ч. считает его, как видно, ошибочным. Чем же он опровергает его? Простым искажением истины. Не убе¬дительно.
То, что мы, по свойственной нам деликатности, называем ис¬кажением истины, теперь в большом ходу в рядах наших «партий¬ных противников». Крошечный листок «Русский Рабочий», издавае¬мый той крошечной группой, которая хотела иметь г. Раппопорта де¬легатом на всемирном рабочем конгрессе, тоже решил бороться про¬тив нас с помощью названного оружия: в странной, чтобы не ска¬зать более, статейке — «Задачи русского рабочего движения» (октябрь 1896 г. ) мы прочли следующее:
«Так, например, «представитель России»[13] на бывшем в 1893 г. всемирном съезде рабочих в Цюрихе, г. Плеханов, подал свой голос против того, чтобы аграрный вопрос земледельческих рабочих разби¬рался на Лондонском конгрессе».
Это неправда. И что это за «аграрный вопрос земледельческих рабочих»? Автору статейки следовало бы сначала научиться правильно писать, а потом уже пускаться в литературу. Или, может быть, он употребил это нелепое выражение не спроста? Может быть, он хотел кое-что затуманить, кой от кого скрыть свои истинные взгляды на аграрный вопрос? Впрочем, неуменье владеть русским языком соста¬вляет отличительную черту листка «Русский Рабочий», этого периоди¬ческого лубочного издания для... «народа».
«А в своем докладе последнему Лондонскому конгрессу тот же г. Плеханов и его приверженцы пишут, что русским рабочим дескать еще рано задумываться над постановкой социалистического дела в деревне, что это дескать лежит в интересах самих русских рабочих, если они к своим братьям крестьянам будут поворачиваться спиною».
И это неправда. Не то говорит наш доклад. Мы, конечно, не станем спорить с автором статейки «О зада¬чах рабочего движения в России», но мы считаем себя обязанными изобличать его и его товарищей всякий раз, когда им случится ра¬зойтись с истиной. Боимся, что нам часто придется говорить о них.