Условия войны отклоняют и затмевают действие внутренних сил революции. Но тем не менее ход революции будет определяться именно этими внутренними силами, т.-е. классами.

Война сперва прервала нараставшую с 1912 года революцию*64, а затем придала ей - благодаря героическому вмешательству ожесточенной армии - небывало быстрый темп наступления. Сила сопротивления старого строя была окончательно подкопана ходом войны. Политические партии, которые могли бы выступить в качестве посредниц между монархией и народом, сразу повисли, благодаря победоносному натиску снизу, над бездной и оказались вынуждены в самый последний момент совершить рискованный прыжок на берег революции. Это придало революции временную видимость полного национального единения. Буржуазный либерализм в первый раз за всю свою историю почувствовал себя "связанным" с массами, - и это должно было сейчас же внушить ему мысль об использовании "общенационального" революционного подъема в интересах войны.

Условия, участники и цели войны оставались те же. Гучков и Милюков, наиболее яркие империалисты в политическом масштабе старого режима, оказались вершителями судеб революционной России. Таким образом, та же самая по существу война, что при царизме - при тех же врагах, союзниках и международных обязательствах - превратилась в "войну за революцию". Для капиталистических классов задача сводилась к тому, чтобы мобилизовать революцию - пробужденные ею силы и страсти - в интересах империализма. Милюковы великодушно соглашались назвать "красную тряпку" священной хоругвью, - только бы рабочие массы обнаружили готовность восторженно умирать под этой красной тряпкой за Константинополь и проливы.

Но империалистическое копыто Милюкова слишком явно торчало наружу. Для того, чтобы овладеть пробужденными массами и отвлечь их революционную энергию в русло наступления по внешнему фронту, необходимы были более сложные приемы, а главное - нужны были другие партии, с еще нескомпрометированными программами, и другие люди, с еще незапятнанными репутациями.

Они нашлись. За годы контрреволюции и особенно в период последнего промышленного подъема, капитал экономически подчинил себе и духовно приручил многие тысячи революционеров 1905 г., нимало не заботясь об их народнических и марксистских "предрассудках". В составе "социалистической" интеллигенции имелись, таким образом, достаточно широкие кадры политических деятелей, у которых давно чесались руки по части обуздания классовой борьбы и патриотического дисциплинирования рабочих масс. Рука об руку с этой интеллигенцией шли выдвинувшиеся в контрреволюционную эпоху рабочие ликвидаторы, навсегда запуганные крушением революции 1905 года и развившие в себе один талант - всестороннего приспособленчества.

Оппозиция буржуазных классов против царизма - на империалистической основе - создала уже до революции условия для более тесного сближения социалистических оппортунистов с имущими классами. Керенский и Чхеидзе пристраивали в Думе свою политику к прогрессивному блоку, Гвоздевы*65 и Богдановы*66 сближались с Гучковыми в военно-промышленных комитетах*67. Но существование царизма затрудняло открытый переход на "государственно" - патриотическую точку зрения. Революция устранила на этот счет всякие препятствия. Капитуляция перед капиталистическими партиями получила теперь имя "единства демократии", дисциплина буржуазного государства сразу превратилась в "революционную дисциплину", наконец, участие в капиталистической войне стало называться защитой революции от внешнего разгрома.

Эта "государственная" интеллигенция, которую Струве*68 провидел, призывал и воспитывал в своих "Вехах"*69, нашла неожиданно широкую опору в беспомощности наиболее отсталых народных масс, принудительно организованных в армии.

Только потому, что революция разыгралась во время войны, крестьянские и обывательски-мелкобуржуазные элементы уже в первый момент революции представляли собою автоматически-организованную силу и получили возможность оказывать на состав Советов Рабочих и Солдатских Депутатов такое влияние, какое было бы совершенно не по плечу этим распыленным и отсталым классам в не-военное время. Меньшевистски-народническая интеллигенция нашла в этой провинциальной, захолустной, в большинстве своем только что пробужденной массе совершенно естественную на первых порах поддержку. Увлекая мелкобуржуазные слои на путь соглашения с капиталистическим либерализмом, который снова оказался совершенно неспособен самостоятельно вести за собою народные массы, меньшевистски-народническая интеллигенция давлением этих масс завоевала себе известное положение и в чисто пролетарских слоях, временно оттиснутых на второй план массовидностью армии.

На первых порах могло казаться, что все классовые противоречия исчезли, что все социальные щели законопачены обрывками народнически-меньшевистской идеологии, и что национальное единство осуществлено, наконец, творческими усилиями Керенского, Чхеидзе и Дана. Отсюда неожиданное изумление при виде того, как возрождается самостоятельная пролетарская политика, и дикое, поистине отвратительное улюлюкание против революционных социалистов, как нарушителей вселенской гармонии.
 

Мелкобуржуазная интеллигенция, поднятая на неожиданную для нее самой высоту образованием Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, больше всего испугалась ответственности, и поэтому почтительно предоставила власть капиталистически-помещичьему правительству, вышедшему из недр третьеиюньской Думы. Органический страх мелкого обывателя перед святыней государственной власти, весьма откровенно проступавший у народников, прикрывался у меньшевиков-оборонцев доктринерскими рассуждениями о недопустимости для социалистов брать на себя бремя власти в буржуазной революции.

Так сложилось "двоевластие", которое вернее бы назвать двоебезвластием. Капиталистическая буржуазия взяла в руки власть во имя порядка и войны до победы; но помимо Совета Депутатов она править не могла, а этот последний относился к правительству с почтительным полудоверием и в то же время боялся, как бы революционный пролетариат не опрокинул неосторожным жестом всей механики.

Цинически-провокационная внешняя политика Милюкова вызвала кризис. Оценив всю силу паники мелкобуржуазных вождей Совета перед проблемой власти, буржуазные партии стали заниматься на этой почве прямым вымогательством: угрожая правительственной забастовкой, т.-е. своим отказом от участия во власти, они потребовали от Совета выдачи им нескольких заложников-социалистов, участие которых в коалиционном министерстве должно было закрепить за правительством в целом доверие массы и упразднить, таким образом, "двоевластие".

Под дулом ультиматума меньшевики-оборонцы поторопились стряхнуть с себя последние остатки своих марксистских предубеждений против участия в буржуазном правительстве и увлекли на тот же путь народнических "вождей" Совета, вообще не отягощенных принципиальными предубеждениями. Последнее ярче всего сказалось на Чернове, который приехал из "Циммервальда-Кинталя", где отлучал от социализма Вандервельда, Геда и Самба, - только затем, чтобы войти в министерство кн. Львова и Шингарева. Правда, меньшевики-оборонцы доказывали, что русский министериализм не имеет ничего общего с французским и бельгийским, являясь продуктом совершенно исключительных обстоятельств, предусмотренных в амстердамской резолюции*70. Но и тут они лишь повторяли аргументацию бельгийского и французского министериализма, неизменно ссылавшихся на ту же "исключительность обстоятельств". Керенский, под утомительной театральностью которого заложено некоторое чутье действительности, совершенно правильно поставил русский министериализм в один ряд с западно-европейским и в своей гельсингфорсской речи поставил на вид, что, благодаря его, Керенского, примеру, русские социалисты в два месяца совершили тот путь, на преодоление которого западным социалистам понадобились десятилетия. Недаром же Маркс называл революцию локомотивом истории.
 

Коалиционное Правительство было осуждено историей прежде, чем оно успело сложиться. Если б оно было образовано немедленно после низвержения царизма, как выражение "революционного единства нации", оно могло бы еще, может быть, сдерживать в течение известного времени внутреннюю борьбу сил революции. Но первое правительство было гучковско-милюковским. Ему было предоставлено существовать ровно столько, чтобы обнаружить всю ложь "национального единства" и пробудить революционный отпор пролетариата против стремления буржуазии немедленно же обокрасть революцию в империалистических целях. Сшитое белыми нитками коалиционное министерство не могло в этих условиях помочь беде, ему суждено было самому стать центральным вопросом расхождения и раскола в рядах "революционной демократии". Его политическое существование - об его "деятельности" почти не приходится говорить - представляет собою только прикрытую многословием агонию.

Для борьбы с экономической и в частности с продовольственной разрухой экономический отдел Исполнительного Комитета Совета Рабочих и Солдатских Депутатов выработал план широкой системы государственного руководства важнейшими отраслями хозяйства. Члены экономического отдела отличаются от официальных руководителей Совета не столько политическим направлением, сколько серьезным знакомством с хозяйственным положением страны. Именно поэтому они пришли к практическим выводам глубоко-революционного характера. Чего не хватает их построению - это приводного ремня революционной политики. Капиталистическое в своем большинстве правительство не может воплощать в жизнь систему, целиком направленную против своекорыстия имущих классов. Если этого не понимал министр труда Скобелев, со своими уже вошедшими в пословицу "100 процентами", то это прекрасно понял серьезный и деловой представитель торгово-промышленных сфер Коновалов.

Его выход в отставку нанес неисцелимую рану коалиционному министерству. Это дала недвусмысленно понять вся буржуазная пресса. Снова началась игра на панической психологии нынешних вождей Совета: буржуазия грозила подкинуть им власть. В ответ на это "вожди" притворились, что ничего особенного не произошло. Ушел ответственный представитель капитала, - пригласим... г. Бурышкина*71. Но и Бурышкин демонстративно отказался участвовать в хирургических экспериментах над частной собственностью. Тогда начались поиски "независимого" министра торговли и промышленности, т.-е. такого, за которым никто и ничто не стоят, и который мог бы выполнять роль почтового ящика для встречных исков труда и капитала.

Между тем экономический развал идет своим чередом, и деятельность правительства выражается по-прежнему преимущественно в печатании ассигнаций.

Имея своими старшими коллегами г.г. Львова и Шингарева, Чернов оказался лишенным возможности развернуть в области аграрного вопроса хотя бы словесный радикализм, столь отличающий вообще этого типичнейшего деятеля мелкой буржуазии. В сознании отведенной ему роли Чернов сам себя отрекомендовал обществу не как министра аграрной революции, а как министра... аграрной переписи. Согласно либерально-буржуазной конструкции, усвоенной и социалистическими министрами, революция на низах приостанавливается в пассивном ожидании Учредительного Собрания, и с момента вхождения социалиста-революционера в министерство помещиков и заводчиков натиск крестьян на помещичье землевладение получает наименование анархии.

В сфере международной политики крушение возвещенной коалиционным правительством "программы мира" наступило скорее и катастрофичнее, чем можно было ожидать. Г. Рибо, главный министр Франции, не только категорически и без уловок отверг русскую формулу мира, торжественно подтвердив необходимость продолжать войну до "полной победы", но и отказал оборонческим французским социалистам в паспортах на Стокгольмскую конференцию, организуемую при участии союзников и коллег г. Рибо, русских социалистических министров. Итальянское правительство, колониально-захватная политика которого отличалась всегда бесстыдством "священного эгоизма", ответило на формулу "мира без аннексий" сепаратной аннексией Албании. Президент Соединенных Штатов Вильсон возразил на русскую ноту пространным посланием в свойственном ему ханжески-квакерском тоне - на тему о том, что аннексии, которые могли бы быть совершены союзниками после победы над Германией при бескорыстном участии его, Вильсона, суть не аннексии, а гарантии мира и справедливости. Временное Правительство, а значит и социалистические министры в течение двух недель задерживали опубликование союзнических ответов, очевидно рассчитывая при помощи таких мелких приемов продлить агонию своей политики. В итоге вопрос о международном положении России, т.-е. вопрос о том, за что именно должен сражаться и умирать русский солдат, стоит сейчас еще острее, чем в тот день, когда из рук Милюкова был выбит портфель министра иностранных дел.

В военно-морском ведомстве, поглощающем сейчас львиную долю общенародных сил и средств, неограниченно царит политика жеста и фразы. Материальные и психологические причины нынешнего состояния армии слишком глубоки, чтоб их можно было устранить министерскими стихотворениями в прозе. Смена генерала Алексеева генералом Брусиловым*72 меняет положение этих двух генералов, но не армии. Будоража общественное мнение страны и армии лозунгом наступления, а затем внезапно покидая этот лозунг для менее оформленного лозунга подготовки к наступлению, военно-морское министерство так же мало способно приблизить страну к победе, как ведомство г. Терещенки - к миру.

Эта картина бессилия Временного Правительства находит свое завершение в работе министерства внутренних дел, которое, даже по словам резолюции лояльнейшего Совета Крестьянских Депутатов, "односторонне" пополнило кадры местной администрации господами помещиками. Усилия активных слоев населения обеспечить за собою местное самоуправление мерами захватного права, не дожидаясь Учредительного Собрания, получают немедленно же на государственно-полицейском языке Данов имя анархии и вызывают неожиданно энергический отпор со стороны Правительства, которое самым своим составом застраховано от энергических мер творческого характера.

В последние дни эта политика всесторонней несостоятельности нашла свое наиболее отталкивающее выражение в кронштадтском инциденте. Подлая, насквозь отравленная кампания буржуазной печати против Кронштадта, как символа революционного интернационализма и недоверия к правительственной коалиции, как знамени самостоятельной политики народных низов, не только подчинила себе правительство и вождей Совета, но сделала Церетели и Скобелева прямыми застрельщиками постыднейшей травли против кронштадтских матросов, солдат и рабочих.

В то время, как революционный интернационализм систематически вытесняет оборончество на фабриках, заводах и в передовых полках, министры-социалисты, повинуясь своим новым хозяевам, делают азартную попытку опрокинуть одним ударом революционный пролетарский авангард и подготовить таким путем "психологический" момент для заседаний Всероссийского Съезда Советов. Сплотить крестьянско-мелкобуржуазную демократию вокруг буржуазного либерализма, союзника и пленника англо-французской и американской биржи, политически изолировать и "дисциплинировать" пролетариат, - такова сейчас основная задача, на разрешение которой расходуются все силы правительственного блока меньшевиков и социалистов-революционеров. Составной частью этой политики являются наглые угрозы кровавыми репрессиями и провокация открытых столкновений. И эти люди так неистово спешили в течение всего мая, как если бы они твердо решили подготовиться к... "июньским дням"*73.

Агония коалиционного министерства началась в день его рождения. Революционный социализм должен сделать со своей стороны все, чтоб не дать этой агонии закончиться судорогой гражданской войны. Единственный путь к этому - не уступчивость и не уклончивость, которые только разжигают аппетиты свежеиспеченных государственных людей, а, наоборот, наступление по всей линии. Нужно не позволить им изолировать себя, - нужно изолировать их. Нужно на жалком и плачевном опыте Коалиционного Правительства раскрыть перед самыми темными рабочими массами смысл того противонародного союза, который сейчас выступает от имени революции. В продовольственном, промышленном, аграрном, военном вопросах нужно противопоставить пролетарские методы методам имущих классов и их меньшевистски-эсеровского хвоста. Только таким путем можно изолировать либерализм и обеспечить руководящее влияние революционного пролетариата на городские и сельские низы. Неизбежный крах нынешнего правительства будет вместе с тем крахом нынешних вождей Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Спасти авторитет Совета, как представительства революции, и обеспечить за ним дальнейшую руководящую роль, может только нынешнее меньшинство Совета. Это будет становиться яснее с каждым новым днем. Период двоебезвластия, когда правительство не может, а Совет не смеет, неизбежно завершится кризисом неслыханной остроты. Наше дело копить к этому моменту силы, чтобы поставить проблему власти во весь рост.

"Вперед" N 1,
15 (2) июня 1917 г.
 

*64 Начальным пунктом этого подъема нужно считать уже конец 1911 года. Но бурный темп он проявил лишь после знаменитого ленского расстрела рабочих, происшедшего в апреле 1912 г. Это событие разбудило даже индифферентные массы пролетариата, и с того момента почти до начала войны Россия была свидетельницей массовых экономических и политических стачек. Этот подъем полностью оправдал ту ориентацию на революционный ход событий, которой придерживалась наша партия в годы реакции. Меньшевики же, которые строили свою тактику на медленном врастании России в систему буржуазной демократии, встретили этот подъем с явной опаской и выразили это в своей оценке подъема, как "стачечной лихорадки".

*65 Гвоздев - лидер меньшевиков, руководитель питерских оборонцев во время войны. Особенную активность Гвоздев проявил по втягиванию рабочих в военно-промышленные комитеты, созданные крупным капиталом. В союзе с Гучковым, Гвоздев боролся против бойкотистских настроений по отношению к этим комитетам со стороны питерского пролетариата. После февраля Гвоздев, естественно, оказался в рядах правых меньшевиков. В первом коалиционном правительстве Гвоздев участвовал в качестве товарища министра труда.

*66 Богданов - один из лидеров того течения меньшевиков, которое было известно в 1917 году под именем революционных оборонцев. Богданов играл крупную роль в ЦИКе, будучи ближайшим помощником Церетели и Дана. После июльских дней Богданов, как и часть других меньшевиков, эволюционировал несколько влево, а к моменту Демократического Совещания возглавил даже оппозицию либер-дановской политике. Благодаря богдановскому крылу, совещание фракции меньшевиков, состоявшееся перед открытием Демократического Совещания, провалило резолюцию Дана о коалиции с кадетами.

*67 Военно-промышленные комитеты - были созданы крупным капиталом для более организованной помощи со стороны промышленности военному снабжению армии; являлись в то же время важным опорными базами национально-либеральной оппозиции.

*68 Струве - один из крупных политических вождей русской буржуазии. В эволюции Струве наиболее ярко отразились этапы развития ее политической идеологии. В начале 90-х годов Струве активно участвовал в идейной борьбе с народниками, выпустив в 1894 г. нашумевшую книгу "Критические заметки". Но уже тогда объявляя себя "критически-мыслящим" марксистом, Струве усердно призывает "на выучку к капитализму", что вызвало критику слева со стороны В. И. Ленина. В 1898 году Струве еще числится с.-д. и становится автором знаменитого манифеста I съезда партии, в котором он писал пророческие слова о том, что чем дальше на Восток, тем буржуазия делается все подлее. Через 1 - 2 года Струве выступает уже критиком марксизма и с.-д. по всему фронту. В политической экономии он критикует теорию трудовой ценности, в социологии и философии - материалистическую диалектику (особенно революционные "скачки"), в политике - позицию "Искры". До 1905 года Струве является лидером союза "радикальных" интеллигентов с либеральными земцами; революция же откидывает его еще более вправо. В годы столыпинщины Струве подводит идейный базис под третьеиюньскую монархию и империалистические вожделения крупного капитала, ратует за союз "науки и капитала" и оплевывает революционное прошлое русской интеллигенции. Революция 1917 года сразу делает Струве активным контрреволюционером. После Октября Струве занимает пост министра во врангелевском правительстве. В последние годы издает в Праге реакционно-мистический журнал "Русская Мысль".

*69 "Вехи" - пресловутый сборник статей либерально-октябристской профессуры и интеллигенции, вышедший в эпоху реакции, в 1909 г. В этом сборнике оплевывалась революционная деятельность интеллигенции в прошлом, революционеры третировались, как худший враг страны и народа. Струве и К° (Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, М. О. Гершензон, А. С. Изгоев, Б. А. Кистяковский, П. Б. Струве, С. Л. Франк) в этом сборнике открыто провозглашали, что основной задачей "настоящей" интеллигенции является идейная поддержка существующего строя помещиков и капиталистов. В свое время "Вехи" встретили резкий отпор со стороны революционных кругов, в первую голову, разумеется, со стороны нашей партии.

*70 Здесь имеется в виду тактическая резолюция международного социалистического конгресса, состоявшегося в 1904 году в Амстердаме. Этому конгрессу предшествовал большой теоретический бой между ревизионистами и ортодоксами на Дрезденском партейтаге (съезде) немецкой социал-демократии. Принятая "ортодоксальным" большинством этого съезда резолюция была, без изменений, принята также и Амстердамским конгрессом. Ввиду исторической важности этой резолюции мы приводим ее целиком. Она лишний раз покажет забвение нынешним Интернационалом социал-предателей элементарных тактических принципов самого же II Интернационала:

Конгресс самым решительным образом осуждает ревизионистские стремления изменить нашу испытанную и увенчанную успехом тактику, обоснованную на классовой борьбе, в таком направлении, чтобы вместо завоевания политической власти путем победы над нашими противниками, обратиться к политике уступок существующему порядку вещей.

Последствием подобной ревизионистской тактики было бы превращение партии, стремящейся к возможно скорому преобразованию существующего буржуазного общественного строя в социалистический, и, следовательно, партии революционной в лучшем смысле этого слова в партию, довольствующуюся реформированием буржуазного общества.

Поэтому конгресс, в противоположность ревизионистским стремлениям, выражает свое убеждение, что классовые противоречия не только не ослабляются, но все более и более обостряются, и заявляет:

1. что партия слагает с себя всякую ответственность за политические и экономические условия, проистекающие из капиталистического способа производства, и что, поэтому, она не может оправдывать таких средств, которые обусловлены поддержанием господствующего класса у власти;

2. что социал-демократия, согласно резолюции Каутского на международном конгрессе 1900 года в Париже, не может стремиться к участию в правительственной власти в пределах буржуазного общества.

Далее конгресс осуждает всякое стремление к затушевыванию существующих классовых противоречий, облегчающему сближение с буржуазными партиями.

Конгресс выражает надежду, что социал-демократические фракции будут по-прежнему употреблять ту огромную силу, которой они достигли, - как благодаря увеличению числа членов, так и благодаря сильному росту стоящих за ними масс избирателей, - для выяснения целей социал-демократии, и воспользуются соответственными основными положениями нашей программы для того, чтобы самым энергичным и ревностным образом всюду стать на защиту интересов рабочего класса, расширения и обеспечения политической свободы и других прав; для того, чтобы вести борьбу против милитаризма, против маринизма, против колониальной политики, против бесправия, угнетения и эксплуатации, во всех ее формах, еще энергичнее, чем это было для нее возможно до сих пор; наконец, для того, чтобы энергично действовать в пользу создания социального законодательства и выполнения политических и культурных задач рабочего класса.

*71 Бурышкин - крупный московский фабрикант, являвшийся одним из лидеров торгово-промышленной буржуазии. В эпоху керенщины Бурышкин неоднократно выдвигался в министры.

*72 Брусилов - генерал царской армии, один из командующих армиями в эпоху империалистической войны. Летом 1917 года Брусилов был назначен главнокомандующим, и под его руководством прошло знаменитое наступление 18 июня. В годы гражданской войны Брусилов держал себя лояльно по отношению в Советской власти, а в дни русско-польской войны выступил с призывом к офицерству о поддержке Советской России. В 1921 году и далее Брусилов работал в Красной армии инспектором кавалерии.

*73 Здесь имеются в виду "июньские дни" 1848 года, когда либеральная буржуазия спровоцировала парижский пролетариат к восстанию. Февральская революция 1848 года, как и наша февральская революция, не создала предпосылок для уничтожения классовых противоречий, а лишь обострила их на новой основе, перенеся центр тяжести борьбы, - и здесь аналогия с нашей февральской революцией полная, - на отношения между буржуазией и пролетариатом. Весь период с февраля по июль 1848 года проходит под знаком беспрерывных классовых столкновений. Буржуазия, которая была сильнее пролетариата (в этом отличие той эпохи от нашей), решила спровоцировать пролетариат на восстание и потопить последнее в крови. Это ей удалось сделать путем закрытия национальных мастерских, которые давали заработок тысячам безработных пролетариев. Восставшие рабочие были разбиты национальной гвардией буржуазии и мелких лавочников в Париже. На подобный же ход развития рассчитывала, по-своему, и русская буржуазия. Но, как история показала, более зрелые классовые отношения были у нас несравненно менее благоприятны для буржуазии.