Если вы попытаетесь вызвать в своем воображении образ славянофила наших дней, с ног до головы облаченного в заржавленные хомяковско-аксаковские доспехи, то - не сомневаюсь в этом - в голове вашей необходимо вырастет представление о человеке почти "не от мира сего", отделенном от выразительных булыжников действительности туманным флером националистической романтики. И такое представление, несмотря на всю свою естественность, окажется полностью несостоятельным.
С. Ф. Шарапов (тот самый, который...) докажет вам это всем смыслом своих писаний.
Правда, когда г. Шарапов поворачивает голову свою в сторону современных научных, философских или художественных направлений и течений - дарвинизма, ницшеанства, марксизма, ибсенизма, отдаленное эхо которых порождает рябь даже на мирной поверхности Патриарших прудов*, но которые, тем не менее, ведут себя с такой развязностью, будто всеобъемлющего славянофильского учения никогда нигде и не существовало, - в таких случаях почтенный Сергей Федорович - да простится нам наше сравнение - до чрезвычайности напоминает классическую корову, недоуменно наблюдающую проходящий поезд: с шумом и свистом проносится черное чудовище, в сущности глубоко ненужное и глупое, оставляющее после себя лишь тучи дыма и запах гари и мешающее корове безмятежно пользоваться предоставленным ей от бога подножным кормом... Но в вопросах "своей" сферы: - железнодорожный тариф для продуктов сельского хозяйства, золотая валюта и хлебные цены, таможенные пошлины и свиные туши - г. Шарапов обнаруживает ту трезвость и твердость мысли, которые естественно переходят в хозяйственно-кулаческий "реализм". По отношению к таким вопросам, которые исторгают вопли из недр помещичьих кошельков, славянофильство играет роль лишь парадного мундира или, если угодно, старинной золотой медали, которую в торжественных случаях извлекают из массивного футляра и предъявляют вниманию собравшихся почетных гостей, но которую совершенно забывают в прозаической практике сосновских будней (Сосновка - имение г. Шарапова и вместе - та реальная "почва", на которую опираются все его идеально-славянофильские построения). Пародируя известную фразу известного "документа", можно сказать: в повседневной жизни они умеют, несмотря на свою напыщенную фразеологию, подбирать золотые плоды, падающие с государственного дерева, и променивать славянофильские добродетели - благомыслие, вернопреданность и самобытность - на рожь, свекловичный сахар и водку...
/* Адрес С. Ф. Шарапова: Москва, Патриаршие Пруды, д. Вешнякова.
В Берлине г. Шарапов имел недавно пространное суждение с аграриями. Поняли они друг друга превосходно. Правда, немецкие депутаты приняли самого г. Шарапова за агрария (о, тевтонская узость и протестантская черствость!), хотя и знали, конечно, что организованных политических партий у нас нет, - они, видите ли, имели наглость думать, что каждый типичный землевладелец носит под сердцем (истинно-немецким, истинно-русским или иным - безразлично) агрария, т.-е. защитника интересов крупного землевладения quand meme (во что бы то ни стало). В пользу этого узкого мнения они приводили даже доводы. Они указывали на то, что русское дворянство добилось преобладающей роли в местном самоуправлении, сословного кредита на самых льготных началах и пр.; они могли бы, прибавим мы, значительно увеличить этот перечень до нового закона о сдаче дворянам в аренду сибирских казенных земель включительно*. Но это лишь факты, а известно, что нет ничего тривиальнее и глупее факта. Может ли этот вульгарный, во прахе пресмыкающийся факт противостоять высоко парящей идее? - "Идея же нашего земельного дворянства - это полное отсутствие своекорыстных классовых интересов, служение не себе, не своей корпорации, но государству и народу в широком смысле". ("Сенокос", стр. 31.) Идея хорошая, славная идея!.. Жаль только, что насквозь прокаленные в партийных схватках германские аграрии этой "идее" не поверили и приняли речи г. Шарапова за "чистейший романтизм" (если не хуже). Не всякому дано вместить. Маленькое взаимное непонимание не помешало, однако, дальнейшим излияниям. Они вложили персты свои друг другу в язвы и выплакали друг у друга на груди сердца свои. Узлом неразрывного единства связали их проклятые вопросы индустриализма.
/* Заметим, что помещики шараповского типа, т.-е. представители средней и крупной земельной культуры, отнесутся к новому закону отрицательно, ибо последствием его может быть не земельная культура, а земельное ростовщичество. "Настоящий" помещик охотно "примирится" с хлебным ростовщичеством, - как германские аграрии, - но ростовщичество земельное ниже его агрикультурного достоинства.
До недавнего еще времени немецкий аграрий "смотрел на Россию, как на такую страну, которой историческое предназначение - служить оплотом старого христианского идеализма", но увы! - и в России "власть международной биржи крепнет и ширится с каждым днем"...
Вздох гражданской скорби из двух благородных грудей. Взаимное понимание и сочувствие. И в результате: "я не вижу причины не уважать немецких аграриев или относиться к ним враждебно". ("Сенокос", стр. 41.)
Где причины не уважать их?
Когда правительство оказалось не в силах удерживать национальное богатство в нераздельном владении жадных аграрных пастей, - что тогда решили предпринять эти представители старой честной Германии, эти ветераны христианского идеализма?
"Мы должны заниматься политикой, - сказали они, - чтобы преследовать наши собственные интересы"; а один из их коноводов, Рупрехт, предложил своим единомышленникам... "не более не менее, как переход в ряды социал-демократии" - слышите, гг. Шараповы?
О, вы тысячу раз правы, - они заслуживают уважения.
Можно ли, однако, ввиду этого верить г. Шарапову, когда он заявляет, что личные соображения всегда были ему "и противны и чужды"? Я думаю все-таки, что можно. Борясь за интересы "капиталистов-землевладельцев, самых главных культурных работников своей земли" ("Жатва", стр. 40), г. Шарапов может верить неискушенным сердцем, что служит нелицеприятно "родине" и отражает мысль и настроение "лучших русских умов и сердец". Иллюзия, свойственная слабой человеческой природе, один из обольстительных "нас возвышающих обманов"!
"Восточное Обозрение" N 225,
13 октября 1901 г.