"Ерема, Ерема, сидел бы ты дома!.."
Третьего дня в ресторане при отеле "Москва" некоторые местные политические нотабли давали банкет г. Брянчанинову*71, приезжавшему сюда с коротким политически-дипломатическим визитом - от "русского общественного мнения". Банкет происходил в общем зале ресторана, участники сидели на виду у всех, речи говорились во всеуслышание, - так что, когда г. Брянчанинов произносил свой чрезвычайно продолжительный благодарственно-прощальный спич, и все гости, не участвовавшие "в числе" банкета, вынуждены были из вежливости не стучать вилками и ножами, - у меня на тарелке совершенно простыло жаркое. Собственно говоря, если бы дело ограничилось только этим одним, не было бы еще достаточных оснований прибегать к печатному слову. Но была в банкете и другая, менее невинная сторона.
Первым говорил проф. Белич, на очень недурном русском языке (сербов, говорящих по-русски, можно по пальцам перечесть), благодарил русское общественное мнение за оказанную поддержку, выражал сожаление по поводу уступчивого поведения русского правительства, не пошедшего в ногу с общественным мнением, и закончил уверенностью, что под влиянием общества русское правительство возьмет в будущем более решительный курс, - словом, сказано было то, чего на месте г. Белича не сказать нельзя было.
Но вот поднялся г. Брянчанинов. Он начал с заявления, что его политические заслуги здесь преувеличены, - из чего надлежало сделать вывод, что за г. Брянчаниновым числятся заслуги, - высказал несколько довольно правильных, хотя и не очень новых мыслей насчет оторванности русской дипломатии от народа, заявил, что охотнее чувствует себя в эти дни славянином, чем русским, а затем прямо перешел к обвинению сербского правительства, которое де недостаточно оценило, с своей стороны, значение "русского общественного мнения" (партии прогрессистов!) и пошло на малодушные уступки австрийцам. Выходило, будто сербы только потому готовятся очистить Дураццо и Алессио, что не нашли в себе достаточно веры во всемогущество партии Брянчанинова. Если бы сербы наотрез отказались сдать порты, и дело дошло бы до войны, - тут уж позвольте вас заверить, что и мы с своей стороны... Правда, не стану отрицать, мы покорно сносим конфискации, штрафы, высылки без суда, дипломатия нас игнорирует, - это все верно, но позвольте вас от имени "русского общественного мнения" заверить, что если бы дело действительно дошло до австро-сербской войны, тогда... тогда... ура! живио!
Речи г. Брянчанинова я не стенографировал (не умею), но общий смысл ее и ее непроизвольно юмористический характер передаю совершенно точно. "Русское общественное мнение" требовало от русской дипломатии активного вмешательства в интересах Сербии. Но русская дипломатия требованию не вняла и сербских притязаний на Адриатику не поддержала. Казалось бы, сербское правительство вправе, именно исходя из этого несомненного факта, строить свою политику. Так Пашич и поступил, занявшись восстановлением дипломатического моста через Дунай. Но "русское общественное мнение" приехало в Белград и с бокалом в руке выражает свое недовольство. Оно ведь самым решительным образом протестовало все время против каких бы то ни было уступок Берхтольду*72. Правда, наша дипломатия по поводу этих протестов собственно и усом не вела. Но, тем не менее, ваше правительство сделало великую ошибку. Смею вас заверить, что мы, общественное мнение, остаемся на прежнем пути... Живио! ура!
Было до последней степени совестно слушать этот монолог толстовского "Коко в политике", и в голове неотвязно сверлил вопрос: зачем приехал сюда этот компатриот? Лучше бы сидел дома!
Из видных старорадикалов, т.-е. из той партии, которая смалодушничала перед Берхтольдом, недостаточно оценив "русское общественное мнение", на банкете не было, кажется, никого. Все политики, слушавшие стоя длинный спич прогрессистского политика, принадлежали преимущественно к двум сербским партиям: напреднякам и младорадикалам (самостальцам). И хотя обе эти партии стоят в оппозиции к правительству: младорадикалы - на почве формального отстаивания прав парламента, напредняки - на почве недовольства чрезмерной "уступчивостью" Пашича, однако, при брянчаниновских укорах все участники банкета - так мне, по крайней мере, казалось - чувствовали себя одинаково неловко.
И действительно: нужно чуть-чуть вдуматься в действительное положение вещей, чтобы понять, что в воинственном выступлении г. Брянчанинова, помимо непроизвольного комизма, есть еще и легкомысленная дерзость, совершенно безответственная, я бы сказал, шальная.
Не в последнем счете под влиянием "русского общественного мнения", т.-е. некоторых крикливых групп и газет, сербы выбивались из сил, чтобы поскорее завладеть опорными пунктами на берегах Адриатики. "Вы только совершите, как следует, вашу военную работу, - говорили им дипломаты из "Нового Времени", "Русского Слова" и некоторых "влиятельных" салонов, - уж мы вас в обиду не дадим!". С какими трудностями и жертвами совершалось сербское движение к морю, видно из такого, например, яркого эпизода: шумадийская дивизия прибыла из Призрена в Дураццо на 19-й день, при чем из имевшихся у нее 3.000 лошадей прибыло на место всего 80, - все остальные погибли в пути...
Но вот берег занят. Австрия требует, чтоб он был очищен. Никто, разумеется, и раньше не сомневался, что это требование будет в той или иной форме предъявлено. Но, подталкиваемые неофициальной русской дипломатией, которая выдавала себя за подлинную, настоящую русскую дипломатию, сербы шли навстречу конфликту. Когда же вопрос стал совсем остро, когда из Землина начали по ночам освещать прожекторами белградский конак, а королевско-императорские мониторы, пошаливая, стали опрокидывать сербские баржи, г. Пашич, надо думать, спросил в упор русского посланника г. Гартвига: "Что же теперь будет?". А г. Гартвиг, который слывет столпом неофициальной, истинно-славянской политики на Балканах, надо полагать, ответил: "С нашей стороны ничего не ждите... Я лично - вы знаете мое направление... но Петербург... ничего не будет"... Пашич отлично владеет собой и после этого примерного разговора вышел из посольства, несомненно, с соблюдением всех правил вежливости. Но еще по дороге домой он дал знать Массарику*73, Крамаржу или еще кому третьему, что сербское правительство готово пойти с Веной на соглашение, т.-е. что Сербия подчинится австрийскому требованию, облеченному в форму вердикта Европы. "Решит Европа, чтоб мы увели войска из Албании, мы уведем", писала "Самоуправа". Это решение далось не легко. Каковы действительные "права" Сербии на Албанию - вопрос особый. Но Сербия приносила жертвы в полной уверенности, что ее притязания найдут поддержку. Что касается нейтрального порта, то Сербия могла бы получить его без всяких жертв, ценою одного отказа налагать свои руки на Албанию. Если сербское правительство выбрало другой путь, то ответственность за это падает на неофициальную русскую дипломатию и услужающее ей "общественное мнение". И только потому, что этот "другой путь" оказался тупиком, Пашич заблаговременно свернул с него в сторону соглашения с Веной.
Но приехавший из Петербурга на 12 часов в Белград г. Брянчанинов, тот самый, заслуги которого очень преувеличены, имеет - после всего происшедшего - смелость бросать сербскому правительству упрек... в малодушии и недоверии к "русскому общественному мнению". А что произошло бы, в самом деле, если б австрийцы заняли Белград? Господин Брянчанинов высадил бы два прогрессистских корпуса в Галиции, не так ли?
Мысль не уходить от моря, несмотря ни на что, не г. Брянчаниновым завезена сюда. Ее, ворча, повторяют многие сербы, особенно офицеры. Прежде громко, а теперь потише ту же мысль варьируют некоторые сербские газеты: "Политика", "Правда", "Штампа". И вовсе не так уж невероятна попытка осуществить эту мысль на деле. Традиции самостоятельной офицерской политики в Сербии довольно прочны. А в этом деле, где офицерство непосредственно задето, где от него, и только от него, зависит так или иначе направить события, искушение слишком велико.
Целая сербская партия, - так называемые националисты, бывшие "либералы", прислужники сумасбродно-деспотического режима Милана, - построила теперь свою политику на том, чтобы провоцировать офицерство на "смелый патриотический шаг", а затем - выйдет ли что-нибудь из этого во внешней политике или нет - свалить Пашича и весь радикальный режим и захватить в свои руки власть. Эта националистическая банда, соединяющая в себе, как это, впрочем, всегда бывает, элементы придворной интриги с элементами площадной демагогии, говорит теперь в своем органе прямо-таки черносотенно-бунтарским языком. Она призывает уничтожить существующий политический режим, "не разбираясь в средствах". Правда, под патриотическим шагом националисты понимают, собственно, провокацию войны не с Австрией (на поддержку которой они скорее даже рассчитывают), а с Болгарией - за Битоль, Велес и Прилеп. Но на худой конец националисты примут и этот лозунг: не уходить из Дураццо! Задача их совсем в другой плоскости: воспользоваться недовольством офицерства, вызвать внешний и внутренний хаос и свалить режим, который не дает им ходу. Нужно твердо помнить, что бесшабашная агитация некоторых русских газет и "салонов", обещающих то, чего у них нет, только вводит мнимые, фиктивные величины в круговорот сербской политики и в последнем счете служит службу делу определенной клики авантюристов черной масти.
И уже по одному этому гг. Брянчаниновы хорошо сделали бы, если бы сидели дома.
"Киевская Мысль" N 360,
29 декабря 1912 г.
*71 Брянчанинов, Александр Николаевич - русский публицист, родился в 1874 г. Был офицером гвардейской конно-артиллерийской бригады и (весьма короткое время) атташе российского посольства в Париже. В 1897 г. ушел с государственной службы, был избран в Псковское земство и занялся журналистикой. В 1912 г. вошел в так называемую "группу прогрессивных общественных деятелей", организованную непосредственно после начала Балканской войны по инициативе М. М. Ковалевского и П. А. Лаврова и ставившую одной из своих задач обсуждение вопросов, относящихся к войне на Балканах. Свои политические взгляды сам Брянчанинов формулировал следующим образом: "Величие России, неразрывно связанное с гегемонией России в славянстве". С 1913 по 1916 г. Брянчанинов издавал в Петербурге посвященный "славянским интересам" еженедельный журнал "Славянское Звено".
*72 Бертхольд, Леопольд (род. в 1863 г.) - австрийский политический деятель. В 1906 г. был назначен послом в Россию. В 1912 г., после смерти Эренталя, стал министром иностранных дел Австро-Венгрии. На этом посту содействовал возобновлению деятельности тройственного союза (Австрия, Германия, Италия). В 1914 г., после убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараеве, особенно энергично настаивал на применении самых крайних репрессивных мер против Сербии. После объявления мировой войны Бертхольд всячески старался привлечь на сторону Германии и Австрии - Италию и Румынию. В 1915 г. Бертхольд вышел в отставку. Революция 1918 г. в Австрии заставила его эмигрировать в Швейцарию.
*73 Массарик, Томаш (род. в 1850 г.) - чешский политический деятель; президент Чехо-Словацкой Республики. С 1882 г. и до начала мировой войны Массарик был профессором пражского университета и издавал литературно-критический журнал "Atheneum". В 1891 г. был избран в австрийский рейхсрат, но через два года сложил свои полномочия. В 1900 г. Массарик стал во главе чешской народной партии, ставившей себе целью добиться соглашения с немцами. С наступлением мировой войны Массарик становится на сторону Антанты. Он организовал в Париже Чехо-Словацкий Национальный Совет, с целью защиты интересов чехо-словацких граждан. В 1918 г., с образованием самостоятельной Чехо-Словацкой Республики, Массарик становится ее президентом. Непримиримый враг Советской власти, Массарик в 1918 г. политически руководил восстанием чехо-словацких батальонов на Волге, которые, объединившись с армией Колчака, выступили против Советской России.