Левая коммунистическая оппозиция может, думается мне, с известным удовлетворением оглянуться на последний год, несмотря на то, что работа имела в значительной мере подготовительный характер. Первый год был годом размежевания. Первое место в этой работе, т.-е. по существу в возрождении коммунистической мысли, принадлежит несомненно Франции, а во Франции - "Веритэ". Сегодня уж во всяком случае никому не удастся более прикрывать знаменем левого коммунизма всякого рода идейный хлам, который нередко потому только оставался в оппозиции к официальному коммунизму, что был по существу еще ниже его.
Позвольте в этом приветственном письме коснуться одного вопроса: интернационального характера "Веритэ" и Коммунистической Лиги.
Оппортунисты обвиняют левую оппозицию в том, что она строит свою интернациональную организацию одновременно с национальной, рассматривая ту и другую, как две стороны одной и той же задачи. Брандлерианцы, представляющие собой наиболее чистый остаток довоенной социал-демократии, обвиняют Интернациональную левую оппозицию, в особенности французскую, в том, что она будто бы формируется на платформе русской оппозиции. Этим они показывают, помимо всего прочего, что совершенно не понимают, на какой основе сформировалась русская оппозиция. Не мешает об этом здесь вкратце напомнить.
Внутренние споры не приводили к резким группировкам в ВКП до событий осенью 1923 года в Германии. Экономические и политические процессы в СССР имели молекулярный характер и сравнительно медленный темп. Немецкие события 1923 года измерили разногласия масштабом грандиозных классовых боев. С этого момента и на этой основе оформляется русская оппозиция.
Борьба по вопросу о кулачестве и партийной демократии в 1925-1926 г.г. имела серьезный характер. Но и здесь спор шел об органических процессах сравнительно медленного темпа. Но 1926 год приносит генеральную стачку в Англии и ставит ребром основные тактические проблемы западно-европейского рабочего движения. Катастрофа 1927 года приносит проверку всей стратегии Коминтерна в китайской революции. Именно эти мировые события окончательно оформляют русскую секцию оппозиции. Развитие ее было бы невозможным без теснейшей связи русских левых с критическими, оппозиционными элементами и группами других стран и, что еще важнее, без гигантских боев мирового пролетариата и выраставших отсюда проблем.
С теми или другими изменениями или отклонениями таков же был путь возникновения и развития всех других секций международной левой.
Навязываемая левым коммунистам мысль, будто перед коммунистическими партиями во всех странах стоят одни и те же задачи, требующие одних и тех же методов, прямо противоположна нашей действительной позиции. Пролетарский интернационализм мысли действия в нашу эпоху вытекает не из тождественности или хотя бы однородности условий в разных странах, а из их нерасторжимой связи между собой, несмотря даже на глубочайшие их различия. Именно старая, классическая социал-демократия считала, что все страны совершают свое развитие по одному маршруту: одни впереди, другие позади, и что им достаточно, поэтому, время от времени обмениваться на конгрессах своим национальным опытом. Эта концепция сознательно или бессознательно вела к социализму в отдельной стране и была вполне примирима с национальной обороной, т.-е. с социал-патриотизмом.
Мы, интернациональная левая, рассматриваем мировое хозяйство и мировую политику не как простую сумму национальных частей. Наоборот: национальное хозяйство, национальную политику мы рассматриваем лишь, как весьма своеобразную часть органического мирового целого.
В этом смысле непримиримое противоречие отделяет нас от правых оппозиционных группировок, как социал-демократического (брандлерианского, попистского), так и синдикалистского типа. Группа Монатта есть национал-синдикализм и уже поэтому одному реформизм. В империалистскую эпоху нельзя революционные проблемы ставить в национальных рамках, как нельзя вести шахматную партию на одной клетке доски.
Глубочайшие разногласия отделяют наш интернационализм от официального интернационализма Коминтерна, который подкапывает свой собственной фундамент, создавая для СССР одиозную привилегию "национального социализма". Этот вопрос выяснен уже достаточно.
Спросим себя, однако: возможна ли была бы работа Коммунистической Лиги, как и вообще левой оппозиции в составе единой коммунистической партии? Мы отвечаем на этот вопрос без малейших колебаний: разумеется, возможна. Если взять историю русского большевизма, то она представляет собою, в известном смысле, постоянную, иногда очень острую борьбу течений, группировок и фракций. Несмотря на всю глубину разногласий, отделяющих нас от господствующей фракции, мы вполне готовы были бы бороться за свое влияние в рамках единой партии: для этого мы достаточно верим в силу наших взглядов. С другой стороны, господствующая сейчас фракция, скажем, во Франции, никогда бы и не подумала исключать левых коммунистов, если б ей это не было приказано. Условия французского рабочего движения и развития французского коммунизма ни в каком смысле и ни с какой стороны не вызывали и не оправдывали раскола коммунистической партии. Это сделано по приказанию из Москвы, и вызвано исключительно условиями борьбы фракции Сталина за самосохранение. Плебисцитарный режим, окончательно закрепленный XVI съездом, может держаться, только дробя, размалывая, превращая в пыль всякие идейные течения, всякие идеи вообще. Если вздором является мысль, будто Коминтерн есть орудие национальных интересов России, то безусловной истиной является то, что правящая фракция в Коминтерне является служанкой бюрократического самодержавия Сталина. Ни одна из секций Коминтерна не может стать подлинной партией пролетариата без радикального изменения курса и режима ВКП. Эта задача, являющаяся предпосылкой для разрешения всех других задач, имеет глубоко централизованный характер. Нерасторжимая интернациональная связь всех групп левой оппозиции обусловливается, прежде всего, необходимостью концентрированной силой изменить режим Коммунистического Интернационала.
Разумеется, есть другой путь: повернуться спиной к Коминтерну и начать строить новую партию на новом месте. Но это было бы ликвидаторством уже в действительном смысле слова. Коминтерн есть продукт сочетания грандиозных исторических факторов: империалистской войны, открытой измены II Интернационала, Октябрьской революции и марксистско-ленинской традиции борьбы с оппортунизмом. Этим и объясняется то, что несмотря на убийственную политику руководства, массы, после новых и новых отходов, снова притекают к Коминтерну. Можно не сомневаться, например, что немецкие рабочие дадут германской компартии на предстоящих выборах больше голосов, чем на прошлых выборах. Если Тельман, Ремеле и К° делают все, что могут, чтоб ослабить коммунизм, то распад капитализма, небывалый торгово-промышленный кризис, гниение парламентарного режима, подлость социал-демократии делают все, чтоб усилить коммунизм. И к счастью эти исторические факторы сильнее, чем Тельман, Ремеле вместе с их покровителем Сталиным.
Рвать с Коминтерном значило бы пускаться в область авантюр, пытаться по произволу, искусственно строить новые партии, вместо того, чтобы освободить исторически возникшие коммунистические партии из тисков сталинской бюрократии. Между тем уже эта одна задача, интернациональная по самому своему существу, делает необходимым централистическую организацию Международной левой оппозиции.
Не вытекает ли, однако, отсюда опасность игнорирования национальных особенностей и задач, упрощения политики, бюрократизации методов? Так могут ставить вопрос только те, которые не доверяют содержанию идей левой оппозиции. Думать, что каждая из национальных групп способна одними собственными силами ставить и разрешать национальные проблемы под интернациональным углом зрения, и в то же время опасаться, что интернациональная организация, включающая в себя все эти секции, неспособна учитывать национальные особенности, значит издеваться над марксистским мышлением.
Сталинский бюрократизм и тупоумное командование Молотова выросли вовсе не из интернационального централизма, а из национал-социалистического перерождения русской бюрократии, механически подчиняющей себе остальные секции. Борьба за национальную "автономию" (Брандлер, Ловстон, Луи Селье и пр.) имеет по существу ту же природу, что и борьба за синдикальную "автономию": и та и другая отражают стремление реформистских элементов спрятаться от непримиримого классового контроля, который может выражаться только через определенные идеи и через определенную организацию, по необходимости централистическую и интернациональную. Поэтому совершенно не случайно, что Луи Селье, который апеллирует к фригийскому колпаку, и Пьер Монатт, который апеллирует к амьенской хартии, оказываются тесными союзниками в борьбе против революционного коммунизма.
Механический централизм Коминтерна не имеет в себе ничего интернационального: он все более служит для того, чтоб с наибольшим удобством приносить интересы мирового пролетарского авангарда в жертву потребностям плебисцитарной сталинской фракции, которая сама опирается на основы национал-социализма. Реакция против этого неизбежна. Она началась. Она только еще началась. Она породит еще немало потрясений, исключений, расколов и отколов.
Правое крыло тянет от Коминтерна назад, к довоенным формам рабочего движения, несостоятельность которых обнаружена полностью империалистской войной и Октябрьской революцией.
Левая оппозиция так же есть, в известном смысле, реакция против национал-социалистического бюрократизма, но она глядит не назад, а вперед. Она представляет собою не отход от большевизма к социал-демократии, а дальнейшее развитие большевизма в борьбе с его эпигонским вырождением.
Побеждает не аппарат. Побеждают идеи, если они правильно выражают тенденции развития. Аппарат может получить самостоятельное могущество лишь благодаря тому, что сам он вырос в прошлом на основе идей, овладевших массой. Инерция такого аппарата может быть велика, особенно если он вооружен большими денежными ресурсами и средствами репрессий. Но побеждает все же не аппарат, побеждают идеи. При одном условии: если они верны.
В первый год существования "Веритэ" ее руководящие идеи нашли проверку в лагере оппозиции. Паразитические и дилетантские группы, которые высокомерно отказывали "Веритэ" в праве на существование, исчезли с политического поля или доживают последние дни. Застоявшиеся, консервативные группы вынуждены, под влиянием "Веритэ", перестраиваться, искать новой ориентировки, пересматривать свой багаж. Это относится не только к Франции, но и к Германии, к Бельгии, Италии и другим странам. Это сделало "Веритэ" до известной степени интернациональным органом оппозиции. "Веритэ" оказала влияние на передовые коммунистические элементы более, чем десятка стран, не только в Европе, но и в Азии и в Америке. Маленький еженедельный орган, вокруг которого первоначально собралась узкая группа единомышленников, стал орудием интернационального действия. Идеи могущественны, когда они правильно отражают объективный ход развития. Сейчас "Веритэ" пустила серьезные корни во французскую почву. Группа инициаторов обросла уже двойным кольцом друзей, и из партийных и из синдикальных рядов.
Хотя дело идет о годовом юбилее "Веритэ", но было бы несправедливо умолчать здесь о "Лютт де клясс". Давно установлено, что чем революционнее характер данной пролетарской фракции, данного течения, тем глубже его теоретические интересы. Поэтому не случайно, что именно коммунистическая левая во Франции сумела поставить теоретический марксистский орган, который уже доказал, что он нужен пролетариату, и который в дальнейшем окажет пролетарской революции неоценимые услуги.
"Веритэ" входит во второй год. Будем глядеть вперед. Сделать остается больше, чем сделано. "Веритэ" сейчас орган идейного течения. Она должна стать органом массового действия. Путь не близок. Главные задачи впереди. Но уже сейчас можно не сомневаться, что во втором году семена, посеянные за истекшие 12 месяцев, начнут давать обнадеживающие всходы.
Л. Троцкий.
Принкипо, 25-ое августа 1930 года.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 15-16.