В "Юманите" от 23 октября напечатано письмо г. Ромэн Роллана, имеющее задачей опровергнуть критику какого-то швейцарского пастора против Советского Союза. У нас не было бы ни малейшего интереса вмешиваться в объяснения между апологетом гандизма и протестантским пацифистом, если бы сам г. Роллан не затронул попутно - притом в крайне неуместной форме - ряд жгучих вопросов как общего, так и персонального характера. Мы не можем и не хотим требовать от г. Роллана марксистского анализа, политической ясности или революционного чутья; но мы имели бы, казалось, право ждать от него психологической проницательности. К сожалению, как сейчас увидим, от нее не осталось и следа.
В оправдание террора, направляемого Сталиным прежде всего против собственной партии, Р. Роллан пишет, что Киров был убит "фанатиком, которого тайно поддерживали такие люди, как Каменев и Зиновьев". Какие у Роллана права делать такое ответственное заявление? Те, которые внушили его Роллану, попросту солгали. Именно в этом вопросе, где политика пересекается с психологией, Роллану не трудно было бы разобраться, если б избыток усердия не ослеплял его. У автора этих строк нет ни малейших оснований брать на себя ответственность за деятельность Зиновьева и Каменева, оказавшую немалое содействие бюрократическому перерождению партии и советов. Немыслимо, однако, приписывать им участие в преступлении, которое, не имея никакого политического смысла, противоречит в то же время взглядам, целям и всему политическому прошлому Каменева и Зиновьева. Даже если бы они превратились неожиданно в сторонников индивидуального террора (такая гипотеза фантастична), они никак не могли бы выбрать Кирова жертвой. Кто знает историю партии и ее личный состав, для того слишком ясно, что Киров, по сравнению с Каменевым и Зиновьевым, был третьестепенной бюрократической фигурой; его устранение не могло оказать никакого влияния ни на режим, ни на политику. Даже на процессе против Зиновьева и Каменева (один из самых бесстыдных процессов!) первоначальная версия обвинения не была поддержана. Какое же право, кроме права усердия, имеет г. Роллан говорить об участии Каменева и Зиновьева в убийстве Кирова?
Напомним, что по замыслу инициаторов обвинение должно было распространиться и на автора этих строк. Многие, вероятно, помнят еще роль "латышского консула", агента-провокатора ГПУ, пытавшегося получить от террористов письмо "для передачи Троцкому". Один из наемников "Юманите" (его зовут кажется Дюкло) писал даже сгоряча, что участие Троцкого в убийстве Кирова "доказано". Все обстоятельства этого дела изложены в моей брошюре "Сталинская бюрократия и убийство Кирова". Почему же Ромэн Роллан не отважился повторить эту часть грубой и наглой термидорианской амальгамы? Только потому, что я имел возможность своевременно разоблачить провокацию и ее прямых организаторов: Сталина и Ягоду. Каменев и Зиновьев этой возможности не имеют: они находятся в тюрьме по заведомо ложному обвинению. На них можно клеветать безнаказанно. Но к лицу ли это Роллану?
В мнимой связи с делом Кирова бюрократия уничтожила десятки людей, беззаветно преданных революции, но неодобрительно относящихся к произволу и привилегиям господствующей касты. Может быть г. Роллан решится отрицать это? Мы предлагаем безупречную по составу интернациональную комиссию для расследования арестов, процессов, расстрелов, высылок и проч., хотя бы только в связи с одним делом Кирова. Напомним еще раз, что, когда мы судили в 1922 году социалистов-революционеров за террористические акты, мы допустили на суд Вандервельде, Курта Розенфельда и других виднейших противников большевизма. Между тем тогда положение революции было неизмеримо труднее. Примет ли г. Роллан наше предложение теперь? Сомнительно, ибо этого предложения не примет - и не может принять - Сталин. Те меры террора, которые применялись в первый, так сказать, "якобинский" период революции, вызывались железной необходимостью ее самообороны. Об этих мерах мы могли дать открытый отчет всему мировому рабочему классу. Террор нынешнего, термидорианского периода служит обороне бюрократии не столько от классового врага, сколько от передовых элементов самого пролетариата. Ромэн Роллан выступает таким образом, как адвокат термидорианского террора.
В самые последние дни советская печать возвестила о раскрытии нового заговора, в котором "троцкисты" объединились с белогвардейцами и уголовными элементами с целью... разрушения советских железных дорог. Ни один серьезный человек в Советском Союзе не поверит новому бесстыдному подлогу, который бросает свет на ряд предшествующих амальгам. Это не помешает, однако, сталинской клике расстрелять нескольких молодых большевиков, повинных в оскорблении величества. А как поступит г. Роллан? Может быть он станет убеждать сомневающихся пасторов в том, что "троцкисты" и впрямь разрушают советские железные дороги?
В области общих вопросов политики утверждения г. Роллана не менее категоричны и не более безупречны. С целью защиты нынешней политики Советов и Коминтерна Р. Роллан, согласно старому ритуалу, возвращается к опыту Брест-Литовска. Прислушаемся! "В 1918 году, в Брест-Литовске, - пишет он, - Троцкий говорил Ленину: мы должны умереть по-рыцарски. Ленин ответил: мы не рыцари, мы хотим жить и мы будем жить". Откуда у г. Роллана эти сведения? На самом деле Ленин вовсе не был в Брест-Литовске. Может быть разговор происходил по прямому проводу? Но все документы того периода напечатаны и, разумеется, не заключают той, скажем откровенно, глуповатой фразы, которую один из информаторов Роллана внушил ему для дальнейшего распространения. Как же все-таки у старого писателя не нашлось психологического чутья, чтоб понять карикатурно-фальшивый характер приведенного им диалога?
Вступать с Ролланом в запоздалые споры по поводу брест-литовских переговоров было бы неуместно. Но так как Роллан доверяет сейчас Сталину почти так же, как раньше доверял Ганди, то мы позволим себе сослаться на заявление, которое Сталин сделал 1 февраля 1918 года, т.-е. в последние часы брест-литовских решений: "Выход из тяжелого положения дала нам средняя точка - позиция Троцкого". Я ссылаюсь не на свои воспоминания, а на официальные протоколы заседаний ЦК, изданные Государственным издательством в 1929 году. Приведенная цитата (стр. 214) покажется Роллану, вероятно, неожиданной. Но она должна бы убедить его, насколько неосторожно писать о вещах, о которых не имеешь понятия.
Г. Роллан поучает нас - меня в частности, - что советское государство может, в случае надобности, заключать соглашения и с империалистами. За таким откровением стоило ли ездить в Москву? Каждый французский рабочий вынужден каждый день заключать сделки с капиталистами, доколе они существуют. Рабочему государству нельзя отказать в праве, которое принадлежит каждому профессиональному союзу. Но если бы, заключив коллективный договор, вождь союза публично заявил, что он признает и одобряет капиталистическую собственность, то мы сказали бы о таком вожде, что он изменник. Сталин не просто заключил практическое соглашение, а сверх того и независимо от того, одобрил рост французского милитаризма. Каждый сознательный рабочий знает, что французская армия существует прежде всего для ограждения собственности горсти эксплуататоров и для поддержания господства буржуазной Франции на 60 миллионами колониальных рабов. Если под влиянием законного возмущения, вызванного в рабочих рядах заявлением Сталина, ныне делаются попытки, в том числе и через Роллана, разъяснить, что "почти" все остается по старому, то мы этому ни на йоту не верим. Добровольное и демонстративное одобрение Сталиным французского милитаризма предназначалось, надо думать, не для просвещения французской буржуазии, которая нисколько не нуждалась в поощрении и приняла его весьма иронически. Заявление Сталина могло иметь единственную цель: ослабив сопротивление французского пролетариата против собственного империализма, купить этою ценою доверие французской буржуазии к прочности союза с Москвой. Эта политика, несмотря на все оговорки, проводится неуклонно и сегодня. Крики "Юманите" против Лаваля нисколько не меняют того факта, что Коминтерн стал политической агентурой Лиги Наций, где распоряжается тот же Лаваль, или его кум Эррио, или его британский партнер Болдуин, который нисколько не лучше Лаваля.
С мало обоснованным авторитетом Ромэн Роллан декретирует, что новая политика Коминтерна остается в строгом соответствии с учением Ленина. Таким образом солидарность французской компартии с внешней политикой Леона Блюма, вчерашнего "социал-фашиста", который во всяком случае остался верен себе; ползание на брюхе перед Эдуардом Эррио, который отнюдь не склонен изменять французскому капиталу; поддержка компартией Лиги Наций, этого генерального штаба империалистических заговоров, - все это вытекает из учения Ленина? Нет, г. Роллану лучше бы снова заняться учением Ганди.
Очень умное, сдержанное и меткое предупреждение Марселя Мартинэ, к несчастью, не подействовало на Роллана. Вместо того, чтоб остановиться и критически оглядеться, он окончательно сполз в ряды официальных апологетов термидорианской бюрократии. Напрасно эти господа считают себя "друзьями" октябрьской революции! Бюрократия - одно, революция - другое. И для консервативного буржуа Эррио нарком Литвинов - "мой друг". Из этого не следует, что пролетарская революция должна считать своим другом Эдуарда Эррио.
Готовить завтрашний день революции нельзя иначе, как в непримиримой борьбе с режимом бюрократического абсолютизма, который превратился в худший тормоз революционного движения. Ответственность за террористические настроения советской молодежи ложится целиком на бюрократию, которая придушила свинцовой крышкой авангард рабочего класса и требует от молодежи лишь слепого повиновения и славословия по адресу вождей.
Бюрократия сосредоточила в своих руках грандиозные средства, в которых она никому не дает отчета. Эти бесконтрольные средства дают ей в частности возможность по-королевски принимать и одаривать кое-каких полезных "друзей". Многие из них по своему психологическому складу мало отличаются от тех французских академиков и журналистов, которые являются профессиональными друзьями Муссолини. Мы не склонны относить Ромэна Роллана к этому типу. Но зачем же он сам так неосторожно стирает разграничительную черту? Зачем берет на себя поручения, которые ему не к лицу?
Л. Троцкий.
31 октября 1935 г.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 46.