/*1 Настоящая статья является главой из выходящей из печати книги Л. Д. Троцкого "Преступления Сталина".
Процесс Зиновьева-Каменева (август 1936 г.) был целиком построен на терроре. Задача так называемого "центра" состояла в том, чтоб разрушить правительство путем убийства "вождей" и захватить власть. При внимательном сопоставлении обоих процессов: Зиновьева-Каменева и Пятакова-Радека нетрудно убедиться, что список вождей, которые подлежали будто бы истреблению, составлялся не террористами, а их предполагаемыми жертвами, т.-е. прежде всего Сталиным. Его личное авторство откровеннее всего выступает на вопросе о Молотове.
Согласно обвинительному акту по делу Зиновьева и других, "объединенный троцкистско-зиновьевский террористический центр, после того, как убил Кирова, не ограничивался организацией убийства одного лишь Сталина. Террористический троцкистско-зиновьевский центр одновременно вел работы по организации убийства и других руководителей партии, а именно т.т. Ворошилова, Жданова, Кагановича, Косиора, Орджоникидзе и Постышева". Имени Молотова в этом сводном списке нет. Перечень намеченных троцкистами жертв варьировался в устах разных подсудимых, в разные моменты следствия и процесса. Но в одном пункте он оставался неизменным: никто из подсудимых не назвал Молотова. По словам Рейнгольда на предварительном следствии, "основное указание Зиновьева сводилось к следующему: необходимо направить удар против Сталина, Кагановича и Кирова". В вечернем заседании 19 августа 1936 г. тот же Рейнгольд показал: "Поэтому единственным методом борьбы являются террористические действия против Сталина и его ближайших соратников - Кирова, Ворошилова, Кагановича, Орджоникидзе, Постышева, Косиора и других". В числе "ближайших соратников" Молотов не значится. Мрачковский показал: "...мы должны были убить Сталина, Ворошилова, Кагановича. В первую очередь намечался Сталин". Молотов снова не упомянут.
Не иначе обстояло дело и с моими террористическими "директивами". "Группа Дрейцера... получила инструкцию убить Ворошилова непосредственно от Троцкого", гласит обвинительный акт. По словам Мрачковского, Троцкий осенью 1932 года "снова подчеркивал необходимость убить Сталина, Ворошилова и Кирова". В декабре 1934 года Мрачковский, через Дрейцера, получил письмо Троцкого, требовавшее "ускорить убийство Сталина и Ворошилова". То же подтверждает и Дрейцер. Берман-Юрин показывает: "Троцкий сказал, что, помимо Сталина, необходимо убить Кагановича и Ворошилова". Таким образом, на протяжении около трех лет я давал поручения убить Сталина, Ворошилова, Кирова и Кагановича. О Молотове не было и речи. Это обстоятельство тем более замечательно, что даже в последние годы моего участия в Политбюро, ни Киров, ни Каганович не входили в это учреждение, и никто не считал их политическими фигурами, тогда как Молотов занимал в руководящей группе второе место после Сталина. Но Молотов - не только член Политбюро, он и глава правительства. Его подпись, наряду с подписью Сталина, красуется под важнейшими правительственными распоряжениями. Несмотря на все это, террористы объединенного "центра", как мы видели, упорно игнорируют существование Молотова. Но, что самое поразительное, прокурор Вышинский не только не удивляется этому игнорированию, но наоборот, сам считает его в порядке вещей. Так, в утреннем заседании 19 августа Вышинский спрашивает Зиновьева о готовящихся террористических актах: "Против кого?".
"Зиновьев: Против руководителей".
"Вышинский: То есть против товарищей Сталина, Ворошилова и Кагановича?". Слово "то есть" не оставляет места сомнениям: прокурор официально исключает главу правительства из числа руководителей партии и страны. Наконец, подводя итоги судебному следствию, тот же прокурор, в обвинительной речи, громит троцкистов, "поднявших руку против руководителей нашей партии, против товарищей Сталина, Ворошилова, Жданова, Кагановича, Орджоникидзе, Косиора и Постышева, против наших руководителей, руководителей советского государства". (Заседание 22 августа). Слово "руководители" повторено три раза, но оно и на этот раз не относится к Молотову.
Совершенно неоспоримо, таким образом, что во время длительной подготовки процесса объединенного "центра" должны были существовать какие то серьезные причины для устранения Молотова из списка "вождей". Непосвященные в тайны верхов никак не могли понять: почему террористы считали необходимым убить Кирова, Постышева, Косиора, Жданова - "вождей" провинциального масштаба - и оставляли без внимания Молотова, который, по общему признанию, головою, если не двумя, выше этих кандидатов в жертвы. Уже в "Красной книге", посвященной процессу Зиновьева-Каменева, Седов обратил внимание на остракизм по отношению к Молотову. "В составленный Сталиным список вождей, - пишет он, - которых якобы намеревались убить террористы, входят не только вожди первой величины, но даже Ждановы, Косиоры и Постышевы. Но не входит Молотов. В такого рода делах у Сталина случайностей не бывает...".
В чем же секрет? О трениях между Сталиным и Молотовым, в связи с отказом от политики "третьего периода", ходили долгие и упорные слухи, которые находили себе косвенное, но безошибочное отражение в советской печати: Молотова не цитировали, не превозносили, не фотографировали, нередко просто не упоминали. "Бюллетень Оппозиции" не раз отмечал этот факт. Несомненным является во всяком случае то, что в августе 1936 г. главный соратник Сталина по борьбе со всеми оппозиционными группами оказался публично и грубо выброшенным из состава правящей верхушки. Нельзя таким образом, не придти к выводу, что признания подсудимых, как и мои "директивы", должны были содействовать разрешению определенной конъюнктурной задачи: возведению в звание "вождей" Кагановича, Жданова и других и дискредитации старого "вождя", Молотова.
Может быть, однако, дело объясняется просто тем, что во время процесса Зиновьева судебные власти не имели еще в своих руках данных о покушениях на Молотова? Такая гипотеза не выдерживает ни малейшей критики. "Данных" в этих процессах, как известно, вообще не существует: приговор 23 августа 1936 г. говорит о таких покушениях (против Постышева и Косиора), о которых судебный отчет не упоминает ни словом. Однако, это соображение, немаловажное само по себе, отступает назад по сравнению с тем фактом, что обвиняемые, и прежде всего члены "центра", говорили в своих признаниях не столько о покушениях, сколько о планах покушений. Речь шла почти исключительно о том, кого заговорщики считали необходимым убить. Состав списка жертв определялся, следовательно, не следственными материалами, а политической оценкой руководящих фигур. Тем поразительнее, что в планы "центра", как и в мои "директивы", входили все мыслимые и немыслимые кандидаты и мученики - кроме Молотова. Между тем никто и никогда не считал Молотова декоративной фигурой, вроде Калинина. Наоборот, если поставить вопрос о том, кто мог бы заменить Сталина, то нельзя не ответить, что у Молотова на это несравненно больше шансов, чем у всех других.
Может быть, однако, террористы, на основании слухов о разногласиях на верхах, решили попросту щадить Молотова? Мы увидим сейчас, что и эта гипотеза не выдерживает проверки. На самом деле не "террористы" щадили Молотова, а Сталин хотел вызвать впечатление, будто террористы щадят Молотова, и тем окончательно сломить своего оппонента. Факты говорят, что замысел Сталина увенчался полным успехом. Уже до августовского процесса между Сталиным и Молотовым наметилось примирение. Оно сейчас же нашло свое отражение на страницах советской печати, которая, по сигналу сверху, приступила к восстановлению Молотова в старых правах. Можно было бы, на основании "Правды", дать очень яркую и убедительную картину постепенной реабилитации Молотова в течение 1936 г. Отмечая этот факт, "Бюллетень Оппозиции" (N 50, май 1936 года) писал: "Со времени ликвидации "третьего периода" Молотов находился, как известно, в полуопале...". Но в конце концов он "выровнял фронт". Он произнес за последние недели несколько панегириков Сталину... В возмещение... имя его значится на втором месте, и сам он именуется "ближайшим соратником". В этом вопросе, как и во многих других, сопоставление официальных органов бюрократии с "Бюллетенем Оппозиции" раскрывает многие загадки.
Процесс Зиновьева-Каменева отражал период, предшествующий примирению: нельзя же было менять наспех все материалы предварительного следствия! К тому же Сталин и не торопился с полной амнистией: надо было дать Молотову внушительный урок. Вот почему Вышинский в августе обязан был еще держаться старой директивы. Наоборот, подготовка процесса Пятакова-Радека происходила уже после примирения. В соответствии с этим изменяется и список жертв, притом не только в отношении будущего, но и в отношении прошлого. В своем показании 24 января, Радек, ссылаясь на свою беседу с Мрачковским, относящуюся еще к 1932 г., говорит: "У меня не было ни малейшего сомнения, что акты должны были быть направлены против Сталина и против его наиболее близких сотоварищей: Кирова, Молотова, Ворошилова, Кагановича". По показанию свидетеля Логинова, в утреннем заседании 25 января, "Пятаков сказал (в начале лета 1935 г.), что сейчас троцкистский параллельный центр подготовляет... террористические акты против Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича...". Пятаков не преминул, разумеется, подтвердить показание Логинова. Подсудимые последнего процесса, в противоречии с членами объединенного "центра", не только называют, таким образом, Молотова в числе будущих жертв, но и ставят его на второе место после Сталина.
Кто же составлял, в таком случае, список намеченных жертв: террористы или ГПУ? Ответ ясен: Сталин через ГПУ. Упомянутая выше гипотеза: троцкисты были в курсе трений между Молотовым и Сталиным и щадили Молотова в политических видах, могла бы претендовать на правдоподобие лишь в том случае, если б троцкисты приступили к подготовке террористических актов против Молотова лишь после его примирения со Сталиным. Но, оказывается, что троцкисты еще в 1932 г. стремились убить Молотова: они только "забыли" сообщить об этом в августе 1936 г., а прокурор "забыл" им об этом напомнить. Но как только Молотов добился политической амнистии со стороны Сталина, память сразу просветлела и у прокурора, и у подсудимых. И вот мы являемся свидетелями чуда: несмотря на то, что сам Мрачковский в своих показаниях говорил о подготовке террористических актов лишь против Сталина, Кирова, Ворошилова и Кагановича, Радек, на основании беседы с Мрачковским в 1932 году, включает в этот список задним числом и Молотова. Пятаков говорил будто бы Логинову о подготовке покушений на Молотова в начале лета 1935 года, т.-е. за год с лишним до процесса Зиновьева. Наконец, о "фактическом" покушении на Молотова, относящемуся к 1934 г., - за два года с лишним до процесса объединенного "центра"! - говорят подсудимые Муралов, Шестов и Арнольд. Выводы совершенно ясны: подсудимые имели также мало свободы в отношении выбора своих "жертв", как и во всех других отношениях. Список объектов террора являлся на самом деле списком официально рекомендованных массе вождей. Он изменялся в зависимости от комбинаций на верхах. Подсудимым, как и прокурору Вышинскому, оставалось лишь сообразоваться с тоталитарной инструкцией.
Остается еще возможность такого возражения: но не слишком ли грубо выглядит вся эта махинация? На это придется ответить: она нисколько не грубее всех остальных махинаций этих постыдных процессов. Режиссер не апеллирует к разуму и критике. Он хочет подавить права разума массивностью подлога, скрепленного расстрелами.
Л. Т.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 58-59.