Ã. Â. Ïëåõàíîâ
Сочинения Òîì I.
Экономическая теория Карла Родбертуса-Ягецова



VI.
(Поземельная рента)

На основании предыдущего изложения читателю известно уже, ка­ким образом объясняет Родбертус существование так называемой им «ренты вообще», т. е. всякого дохода, получаемого без труда, един­ственно по праву собственности. Так как всякий доход составляет продукт труда, то лица, не принимающие непосредственного участия в производстве, не могли бы поддерживать своего существования, если бы продукт труда рабочих не превышал количества  предметов, необхо­димых для удовлетворения их насущнейших потребностей. Первым усло­вием существования ренты является, следовательно, возрастание произво­дительности труда. «Всякая рента, говорит наш автор, — поземельная рента и рента на капитал, становится возможной лишь тогда, когда про­дуктов производится больше, чем нужно их для удовлетворения насущ­нейших потребностей рабочих; другими словами, принцип объективного существования ренты есть достаточная производительность труда[1]. Но, однако, этого условия еще мало. Возрастание производительности труда создает лишь экономическую возможность существования ренты. Спрашивается: каким путем переходит в руки других лиц излишек про­дукта, остающийся за удовлетворением потребностей трудящихся? Это достигается путем давления, оказываемого на рабочих известными пра­вовыми учреждениями. Одним из таких учреждений было рабство, «воз­никновение которого совпадает, по словам Родбертуса, с возникнове­нием земледелия и поземельной собственности». Рабочие сами предста­вляли собою  предметы собственности  наряду  с  землею  и орудиями труда. Некоторая часть продуктов их труда шла на восстановление их сил и «поддержание их расы», как выражаются экономисты; другая часть употреблялась на возмещение затраченных в хозяйстве средств производства; наконец, все, что оставалось сверх этого, составляло чистый доход рабовладельца и принадлежало ему по всем законам, «божеским и человеческим». Такой порядок вещей справедливо осу­ждается буржуазными экономистами, так как он основан на эксплуатации слабого сильным. Но, упраздняя институт рабства, история не имела, к сожалению, в виду буржуазных экономистов с их высоко раз­витым нравственным чувством. В противном случае она устранила бы, конечно, не форму только, но и самую сущность эксплуатации человека человеком. Теперь же мы видим, что «голод с успехом заменяет бич рабовладельца». Другими словами, современная организация производ­ства новым путем достигает старой цели — передачи излишка, оставше­гося за удовлетворением насущнейших потребностей рабочих, в другие руки. В капиталистическом обществе все хозяйственные предприятия ведутся за счет собственников, которым и принадлежат продукты пред­приятий. Что же касается до свободных рабочих, то они, «не имея ни­чего, рады, если им удастся получить хоть часть своего собственного про­дукта» в виде заработной платы. В таком обществе «место приказания рабовладельца занимает договор рабочего с предпринимателем; но до­говор этот свободен только с формальной стороны, потому что рабочие вынуждены довольствоваться лишь частью своего продукта». Это видно, между прочим, из того, признанного всеми экономистами факта, что наем свободного работника обходится дешевле содержания невольника «Опыт всех веков и народов доказывает, — говорит Ад. Смит, — что труд свободного рабочего стоит предпринимателю в конце концов дешевле труда раба»[2]. Родбертус выражает ту же мысль, называя заработную плату замаскированным кормом раба.

Мы видим таким образом, что, кроме возрастания производитель­ности труда, существует еще другое, необходимое и достаточное усло­вие существования ренты — именно частная собственность на землю и ка­питалы. «Принцип получения ренты, — говорит Родбертус, — есть част­ная собственность на землю и капитал»[3]. Посмотрим же теперь, какими законами регулируется дальнейшее распределение ренты между различ­ными слоями привилегированного класса.

Прежде всего нужно заметить, что как распределение националь­ного дохода, так и все движение общественно-экономической жизни принимает различные виды в различные исторические эпохи, в зависи­мости от изменений в самой организации производства. Там, где раз­деление общественного труда еще не велико, обработка сырых про­дуктов совершается в пределах тех же самых хозяйственных единиц, которые занимаются их добыванием. Это мы видим, например, в антич­ном обществе. В большом древнеримском или древнегреческом хозяй­стве часть рабов занималась добыванием сырых продуктов, другая под­вергала эти продукты дальнейшей обработке, пока они не становились годными для потребления.

Земледельческий труд не был еще отделен от ремесленного, а по­тому и средства производства безразлично принадлежали одному и тому же классу собственников. Чистый доход каждого античного хо­зяйства представлял собою однообразное целое, о подразделении кото­рого на поземельную ренту и прибыль на капитал не могло быть и речи, так как в обладании средствами производства не произошло еще необходимой для выработки этих понятий дифференциации. Все дви­жение общественно-экономической жизни совершалось еще в форме натурального хозяйства. Так как сырые продукты подвергались обра­ботке в пределах той же хозяйственной единицы, в которой они добы­вались, то все «посредственные и непосредственные хозяйственные блага», т. е. предметы потребления и средства производства, пригото­влялись «дома». Ни на одной из стадий своего возникновения эти «хо­зяйственные блага» не являлись еще в виде товаров, а потому и поня­тие о меновой стоимости продуктов отходило здесь, как говорит Род­бертус, на задний план. Вернее сказать, оно совсем еще не выработалось. Вследствие этого не существовало еще масштаба для оценки как всего имущества рабовладельца, так и чистого дохода его хозяй­ства. Чистый доход и средства производства оставались еще величи­нами несоизмеримыми: невозможно было определить отношение стои­мости чистого дохода к стоимости всего имущества, так как отсут­ствовало еще самое понятие о меновой стоимости. Взаимное отноше­ние различных частей дохода и имущества также не поддавалось, как мы сказали, определению. Рабовладелец не мог, да и не имел ни малей­шей надобности определять, какая часть его дохода приходится на землю, какая на «капитал». Самое понятие о капитале, в нынешнем смысле этого слова, не выработалось еще в античном обществе. «Капи­тал сам по себе, в логическом или национально-экономическом смысле этого слова, есть, по определению Родбертуса, продукт, предназначен­ный для дальнейшего производства, предварительно совершенная ра­бота». Но рассматриваемый с точки зрения современного предпринима­теля, т. е. по отношению к прибыли, которую он приносит, продукт этот, чтобы быть капиталом, должен явиться в виде издержек пред­приятия. В виде таких издержек является, например, современный исто­рический капитал, обнимающий собою стоимость материала, орудий труда и заработной платы. Но в античном обществе, где все операции добывающей и обрабатывающей промышленности совершались в преде­лах одного и того же хозяйства, «продукт, предназначенный для даль­нейшего производства», не является для рабовладельца в виде издер­жек. Материалы для различных отраслей производства не покупаются на рынке. Они производятся внутри того же самого хозяйства, и раб-ремесленник обрабатывает лишь то, что произведено его товарищем, рабом-земледельцем. Содержание рабов так же мало представляет собою капитал, долженствующий приносить собою прибыль, как корм для скота, составляющий продукт собственного хозяйства, представляется капиталом современному сельскому хозяину. Не будучи покупаемы на рынке, не являясь в виде издержек в нынешнем смысле этого слова, входившие в состав античного хозяйства средства производства не при­носили и прибыли в смысле известного количества процентов на еди­ницу затраченного капитала. Только деньги составляли исключение из этого общего правила. Определение уровня процентов на отданный в заем денежный капитал (римский sors) не представляло никаких за­труднений, так как здесь, по выражению Аристотеля, «равное рождается от равного», затраченный капитал и полученный доход являются в виде одноименных стоимостей. Но процент этот был ростовщическим про­центом. Величина его определялась нуждой должника, а не общим уров­нем прибыли промышленных предприятий, как это имеет место в на­стоящее время. Этим и объясняется то предубеждение против «про­цента», которое замечается у всех древних писателей[4] и кажется современным экономистам нелепым предрассудком. Но предрассудок этот имел, как мы видим, свое разумное основание. Он коренился в общем укладе экономической жизни античного общества, положившем свой отпечаток на все экономические воззрения классических писате­лей. Именно в этом укладе экономической жизни и нужно, по словам Родбертуса, искать объяснения того обстоятельства, что древним была закрыта вся область государственного хозяйства, что в экономических сочинениях таких умов, как Аристотель и Ксенофонт, мы встречаем лишь правила домашней экономии, а не экономии целой нации[5].

Мы видим таким образом, что в античном мире распределение «ренты вообще» допускало лишь количественные, но не качественные различия. Конечно, не все члены имущего класса получали доход оди­наковой величины, но между ними невозможно еще было различить землевладельцев от капиталистов. Только в истории германских наро­дов появляется это качественное различие в родах дохода. Оно обусловливается возникающей здесь дифференциацией труда и владения, за­рождающейся противоположностью между городом и деревней. Обра­ботка добытых в деревне сырых продуктов сосредоточивается теперь в городах, так как средневековые постановления прямо запрещают землевладельцам ремесленные предприятия. Естественным следствием этой противоположности между городом и деревней было дальнейшее подразделение обрабатывающей промышленности на множество отдель­ных отраслей. «Земледелие дает материал для самых разнообразных отраслей промышленности, — говорит Родбертус, — зерновой хлеб для выделки муки, дерево для приготовления мебели и орудий труда, кожу — для обуви, лен и шерсть — для платья и т. д., и т. д.». В античном хо­зяйстве все эти сырые продукты подвергались обработке на месте. С отделением же ремесленной деятельности от сельскохозяйственной обработка сырых продуктов необходимо должна была подразделяться на множество разнородных отраслей. Сапожник не мог заниматься выделкой мебели, столяр не мог взяться за приготовление платья. В свою очередь каждая из этих отраслей ремесленной деятельности подразделялась еще на более мелкие[6]. Все эти неизвестные в антич­ном мире подразделения нашли свое выражение в средневековой орга­низации цехов. Разделение труда, незначительное еще внутри мастер­ской, играло тем большую роль во взаимных отношениях   различных корпораций, подавая повод к целому ряду недоразумений, так как не всегда и возможно было провести точную границу между сферами за­конной деятельности различных ремесленников.

При существовании частной собственности на землю и капитал, разделение общественного труда предполагает обмен его продуктов на рынке. Производитель каждого рода продуктов должен предва­рительно обратить их в деньги и уже с помощью денег приобретать необходимые для него предметы потребления. «Та хрематистика, ко­торую Аристотель считает достойной гражданина, тот способ хозяй­ства, который состоял в том, чтобы продуктами домашнего приготовления удовлетворять все важнейшие потребности, лишается своего нравствен­ного значения, потому что становится невозможным экономически»[7]. Натуральное хозяйство античного мира малопомалу уступает свое место современному денежному хозяйству. «На первый план выступает меновая стоимость продуктов». Так как каждый производитель лишь путем обмена получает необходимые для него предметы потребления то естественно, что он прежде всего интересуется меновой стоимостью своих продуктов. Ею определяется его покупательная сила. Богатство человека, величина и значение его имущества определяются теперь меновою, а не потребителъною стоимостью находящихся в его распоря­жении продуктов. Самое распределение национального дохода происхо­дит теперь иначе, чем оно происходило в античном обществе. Во-первых, продукты не делятся непосредственно между обладателями средств производства и рабочими. Они продаются предварительно на рынке, и только различные части их стоимости распределяются между, этими классами. Во-вторых, приходящаяся на долю собственников часть на­ционального дохода, «рента вообще», подразделяется теперь на не­сколько видов. Одна часть ее поступает в распоряжение сельских хо­зяев, другая распределяется между ремесленниками-предпринимателями и фабрикантами. Каждый из них называет доставшуюся ему часть ренты доходом с имущества. Сельский хозяин смотрит на нее, как на продукт, обязанный своим существованием почве и земледельческому капиталу, фабрикант объясняет свою прибыль «производительными услугами» при­надлежащих ему средств производства. Но мы знаем уже, что «всякая рента» есть такой же продукт труда рабочих, как их заработная плата. И если, считая свою ренту доходом с имущества, рабовладелец был до известной степени прав, поэтому что рабы также составляли часть его имущества, то в настоящее время, с освобождением рабочего, дело представляется в ином свете. «Рабочие, трудом которых создается этот доход, считаются свободными, а свобода предполагает право собствен­ности трудящегося на продукты его труда»[8]. Только сложностью со­временного хозяйства и нежеланием имущих классов признать неприят­ные для них истины объясняется, по мнению Родбертуса, это перенесение на неодушевленные предметы творческих свойств живого человеческого труда.

Не будем, однако, уклоняться от вопроса о распределении ренты между различными слоями имущего класса. Мы сказали выше, что с отделением промышленных предприятий от земледельческих возни­кают качественные различия в распределении национального дохода, создаются неизвестные древним экономические категории. Но разделение чистого дохода страны между сельскими хозяевами и промышлен­никами не объясняет еще этих различий. Всюду, где преобладает фер­мерство, сельскими хозяевами являются не сами землевладельцы. До­ход же крупного фермера есть так же прибыль на капитал, как и до­ход фабриканта. Существенных различий нужно искать между доходом землевладельца, с одной стороны, и доходом предпринимателя — с дру­гой, хотя бы предпринимателем явился не фабрикант или ремесленник, а сельский хозяин-арендатор. Только установивши это основное раз­личие, мы можем перейти к дальнейшему исследованию законов распре­деления, к выяснению принципов этих различных категорий ренты, т. е. поземельной ренты и прибыли на капитал.

Для выяснения этих принципов Родбертус считает необходимым сделать два предположения. Для простоты анализа он принимает, что часть ренты, доставшаяся «обладателям фабричного продукта, не под­вергается дальнейшему подразделению между различными отраслями ремесленного и фабричного пl******8;оизводства. Я делаю это, — говорит он, — единственно для простоты рассуждения, и такое предположение нисколь­ко не изменяет сущности явления, хотя в действительности оно происхо­дит, конечно, иначе». Кроме того, он принимает, что «меновая стои­мость продукта определяется количеством труда, затраченного на его производство». Другими словами, он исходит в своих рассуждениях из признанной и подробно разобранной им теории стоимости Рикардо. «В своем сочинении «Zur Erkenntnis unserer staatswirthschaftlichen Zustände» я показал, — прибавляет он, — что в действительности меновая стоимость продуктов несколько отклоняется от этой нормы, что она бывает то выше, то ниже ее, но она стремится, по крайней мере, к этому столько же естественному, сколько и справедливому уровню. При­том же мое предположение, — поскольку речь идет лишь об определе­нии общих законов распределения ренты, — нисколько не противоречит истине. Наконец, я мог бы с таким же удобством принять, что меновая стоимость несколько отклоняется в ту или другую сторону от выше­упомянутой нормы. Мне важно лишь признание того, что стоимость следует в своих изменениях одному и тому же постоянному закону». Какое значение имеют эти предположения для нашего автора, мы уви­дим впоследствии.

Доставшаяся фабричным предпринимателям часть «ренты вообще» рассматривается ими, как прибыль на капитал. Мы говорили уже выше, что развитие товарного производства выдвигает на первый план мено­вую стоимость продуктов. Вследствие этого является возможным опре­делить уровень прибыли каждого предприятия, т. е. отношение прибыли к общей сумме затраченного в производстве капитала. И прибыль и затраченные в предприятии средства производства одинаково являются теперь в виде стоимостей, допускающих всевозможные сравнения и измерения. Там, где движение капиталов не стесняется законодатель­ными мерами, устанавливается обыкновенно определенный уровень прибыли, равной для всех отраслей промышленности. Это достигается, как известно, путем конкуренции. Обычный в стране уровень прибыли на капитал принимается за норму и в сельскохозяйственных предприятиях. Это признается всеми экономистами и объясняется тем, что промышлен­ная деятельность вовлекает в свой круговорот гораздо более значитель­ную часть национального капитала, чем земледелие. Из чистого дохода сельскохозяйственных предприятий должна быть, прежде всего, вычтена часть, соответствующая обычной прибыли на капитал. В противном случае земледелие не представляло бы собою достаточно выгодной для капиталистов отрасли промышленности, и капиталы устремились бы в другого рода предприятия.

 Если прибыль на земледельческий капитал не поглотит всего чи­стого дохода сельскохозяйственных предприятий, то остаток будет представлять собою поземельную ренту и принадлежать землевладель­цам, как таковым. Всегда ли будет существовать такой остаток? Именно этот вопрос и ведет к разногласию между Родбертусом и Рикардо. По­следний отвечает на него отрицательно. По его мнению, такой остаток появляется лишь тогда, когда, с увеличением населения, общество видит себя вынужденным взяться за обработку менее плодородных земель, причем возвышается стоимость земледельческих продуктов. «Когда с прогрессом общества, — говорит он, — поступают в обработку земли вто­рой степени плодородия, то земли лучшего качества немедленно начи­нают приносить ренту, и величина этой ренты зависит от разницы в степени плодородия лучших и худших участков». Родбертус полагает, напротив, что, «за вычетом прибыли на капитал из доставшейся обла­дателям сырого продукта ренты, всегда должна остаться некоторая часть в виде поземельной ренты, как бы ни была велика или мала стои­мость сырых продуктов» (курсив Родбертуса)[9]. Он основывает свой взгляд на том предположении, что меновая стоимость как сырых, так и фабричных продуктов определяется количеством труда, необходимого на их производство.

Рассмотрим ближе учение обоих экономистов. По мнению Рикардо, первые поселенцы всякой страны занимают, обыкновенно, самые пло­дородные участки земли. Пока население остается редким и малочислен­ным, этих участков первостепенного качества существует более чем достаточно для пропитания жителей. Каждый желающий заняться зе­мледелием и обладающий необходимым для этого капиталом может найти еще незанятый участок земли первостепенного качества. Вслед­ствие этого никто не согласится платить ренту за право пользования землею, отошедшею в частную собственность. «По общим законам спроса и предложения, — говорит Рикардо, — никто не будет платить за право пользования этою землею, так же точно, как никто не платит за право пользования водою или воздухом, или каким-нибудь другим есте­ственным благом, существующим в неограниченном количестве». Весь чистый доход земледельческих предприятий остается, следовательно, в руках предпринимателей, и землевладельцы получают доход лишь по­стольку, поскольку они являются в то же время и сельскими хозяевами. Но с возрастанием народонаселения дело принимает другой оборот. Все участки лучшего качества оказываются занятыми а между тем спрос на хлеб всетаки превышает его предложение. Хлебные цены растут и достигают, наконец, такого высокого уровня, что даже обработка участков второстепенного качества начинает приносить обычный уро­вень прибыли на капитал. Но в таком случае доход с первостепенных участков будет уже превышать эту норму. За вычетом из него обычной прибыли, получится еще некоторый остаток, который и будет представлять собой ренту. Эта часть доходов с участков лучшего качества поступит в распоряжение землевладельцев, отдавших их в наем. Уро­вень арендной платы определится, таким образом, самым ходом обще­ственно-экономического развития. Но достигнутое таким путем равно­весие будет весьма неустойчиво. Дальнейшее возрастание народонасе­ления вынудит общество взяться за обработку земель третьестепенного качества. Тогда доход с участков второстепенного качества, в свою оче­редь, превысит обычный уровень прибыли, и они также начнут прино­сить своим владельцам ренту. И чем ниже будет плодородие поступаю­щих в обработку земель, тем менее будет их доходность сравнительно с доходностью лучших участков, тем более будет возрастать приносимая этими последними рента. Сущность рассуждения не изменится, если мы предположим, что с возрастанием народонаселения предприниматели не берутся за обработку земель худшего качества, а увеличивают за­трату труда и капитала при возделывании лучших участков. Это уве­личение затрат не будет сопровождаться, по мнению Рикардо, пропор­циональным ему возрастанием чистого дохода. С развитием общества производительность земледельческого труда постоянно уменьшается. Таким образом, при удвоении затрат на обработку лучших участков приносимый ими доход возрастает не на 100%, а лишь на 90, 85 или 80%. Но во всяком случае последняя, наименее производительная затрата капитала должна принести обычную прибыль, потому что иначе капиталисты не решились бы на такую затрату. Возможность получе­ния обычной прибыли обеспечивается общим возвышением хлебных цен, так как «меновая стоимость всех предметов потребления опреде­ляется количеством труда, необходимого на их производство в тех предприятиях, которые не имеют исключительных преимуществ». К числу таких предприятий относится, разумеется, и обработка земель лучшего качества, равно как и наименее производительные затраты труда на лучших участках. Но в таком случае доход, приносимый пред­шествовавшими, более производительными затратами труда и капитала, будет уже превышать обычный уровень прибыли. Полученный за выче­том этой прибыли остаток отойдет к землевладельцам и будет соста­влять их ренту.

Такова теория поземельной ренты Рикардо, казавшаяся Родбертусу ошибочной во всех отношениях. Как известно уже читателю, наш автор не разделял того убеждения, что с развитием общества произво­дительность труда постоянно уменьшается. Со свойственной ему основательностью   он разобрал со всех сторон это положение английской школы и показал его ошибочность. Относящиеся сюда аргументы Род­бертуса имеют огромную важность, и несколько ниже мы представим их подробное изложение. Но, несмотря на всю свою основательность, аргу­менты эти не могли поколебать теории Рикардо, так как центр тяже­сти его учения лежит вне вопроса о производительности земледельче­ского труда. Это сознавал и сам Родбертус. «Теория поземельной ренты Рикардо, — говорит он в третьем письме к Кирхману, — также хорошо согласима в основных своих положениях с постоянным уменьшением производительности земледелия»[10]. Сущность теории Рикардо заклю­чается в том положении, что наименее производительные затраты зе­мледельческого капитала, равно как и наименее плодородные участки земли не приносят ренты, а дают лишь обычную прибыль. На этот пункт и направил наш автор свои главные возражения. Он упрекал Рикардо в непоследовательности, утверждая, что теория ренты английского эко­номиста противоречит его учению о меновой стоимости, составляющему главную заслугу его в истории экономической науки. Если все предметы потребления стоят труда и только труда, — рассуждал Родбертус, — если меновая стоимость продуктов, по учению самого Рикардо, определяется количеством труда, необходимого на их производство, то общая сто­имость национального дохода распределится между предпринимателями пропорционально количеству труда, затраченного на производство их продуктов. Предположив, что высота заработной платы одинакова во всех отраслях производства, т. е. что в каждой из них рабочий полу­чает одинаковую часть стоимости произведенного им продукта, мы дол­жны будем признать, что и «рента вообще» распределится между пред­принимателями пропорционально стоимости вывезенных ими на рынок продуктов. Допустим, что стоимость земледельческих продуктов рав­няется стоимости продуктов фабричных, т. е. что на производство тех и других затрачено одинаковое количество труда. Тогда и чистый доход или рента фабричных предпринимателей будет равняться чистому доходу сельских хозяев. Мы знаем уже, что рента промышленников называется прибылью на капитал, высота которой служит нормой и для земледель­ческих предприятий. Но сельские хозяева всегда нуждаются в меньшем количестве капитала, чем промышленники. Это объясняется тем обстоя­тельством, что, подвергая обработке сырые продукты, промышленники должны увеличить общую сумму издержек своего предприятия покуп­кой более или менее дорогого материала. Земледелие же не нуждается в таком материале, который был бы продуктом предшествующих сту­пеней производства. «Земледелие начинает собою производство, и ма­териалом для обработки в нем служит сама почва», которая не входит в сферу предпринимательских издержек[11]. Вследствие этого отношение чистого дохода к общей сумме капитала будет в земледельческих пред­приятиях больше, чем в фабричных. В самом деле, мы предположили, что чистый доход, приходящийся на долю сельских хозяев, равняется чистому доходу промышленников. Но в земледелии этот доход распре­деляется на меньший капитал, чем в промышленности. Поэтому если прибыль на промышленный капитал будет достигать десяти процентов, то доход от сельскохозяйственных предприятий будет несколько выше; он будет равняться, положим, пятнадцати или двадцати процентам. За вычетом из этого дохода обычной прибыли на капитал, мы получим некоторый остаток, который и будет представлять собой поземельную ренту. Повторяем, существование такого остатка будет, по мнению Родбертуса, не случайным, а постоянным явлением, если только меновая стоимость земледельческих продуктов определяется количеством труда, необходимого на их производство.

Во избежание всяких недоразумений по этому важному вопросу, мы просим у читателя позволения повторить то же рассуждение в не­сколько более конкретной форме. Два предпринимателя — фермер и фа­брикант — вывозят на рынок продукты, стоившие одинакового количе­ства труда. Меновая стоимость продуктов фермера будет поэтому рав­няться меновой стоимости продуктов фабриканта. Если наши предпри­ниматели заплатили одинаковую сумму своим рабочим, то и чистый доход их будет одинаков. Но, согласно мнению Родбертуса, мы должны предположить, что издержки фабриканта были больше издержек фер­мера. Допустим, что первый затратил вдвое больший капитал, чем вто­рой. Ясно, что фермер получит вдвое большую прибыль на свой капи­тал, чем фабрикант. Но конкуренция не допускает двух различных уровней прибыли. Мы знаем уже, что прибыль промышленных предпри­ятий служит нормой для предприятий сельскохозяйственных. Поэтому наш фермер должен будет довольствоваться лишь половиной принесен­ного его фермой дохода, другую же половину он передает землевла­дельцу в виде поземельной ренты.

Это рассуждение составляет, по словам Родбертуса, «основной пункт и краеугольный камень» его теории поземельной ренты. Он на­стойчиво возвращается к нему как в напечатанных своих сочинениях, так и в письмах, из которых многие, по собственному его замечанию, составляют целые брошюры. В 1870 году он предложил в гильдебрандов­ских «Jahrbüchern» «следующую задачу» сторонникам Рикардо. Пред­положим, говорит он, уединенный от всего мира круглый остров, на ко­тором существует частная собственность на землю и капиталы. Вся обрабатывающая промышленность сосредоточена в городе, расположен­ном в самом центре острова; лежащая вне городских стен почва служит для добывания сырых продуктов. Размеры острова так невелики, что каждое из расположенных одно возле другого имений простирается от городских стен до самого берега. Принадлежащая к этим имениям земля отличается повсюду одинаковыми качествами. «В этой гипотезе, — при­бавляет наш автор, — исключены все те моменты, которые ставят от­дельных землевладельцев в исключительно благоприятные условия по отношению к сбыту или стоимости производства продуктов. Здесь не существует различия ни в качестве почвы, ни в расстоянии от места сбыта... Здесь нет ни одного из тех условий, которые, по мнению Ри­кардо, вызывают появление ренты. Но я утверждаю, что рента всетаки будет существовать, потому что в распоряжении землевладельцев, сверх прибыли на их капиталы, во всяком случае останется еще некоторая часть чистого дохода. Откуда возьмется эта часть дохода? Ответ на этот вопрос заключает в себе, по моему мнению, принцип поземельной ренты, потому что постановка вопроса не позволяет смешивать слу­чайные явления с существенными, поземельную ренту — с различными колебаниями этой ренты в том или другом частном случае»[12].

Развивая далее свою аргументацию против теории Рикардо, Род­бертус обращает внимание на другую, по его мнению, слабую сторону ее. Поземельная рента обязана своим существованием, по учению Ри­кардо, тому излишку дохода с лучших участков земли, который остается за вычетом прибыли на капитал. Но прибыль на капитал не представляет собою постоянной величины: уровень ее повышается и понижается несколько раз в течение года. Как отражаются на позе­мельной ренте эти колебания? — спрашивает Родбертус. При понижении общего уровня прибыли даже самые плохие участки должны приносить ренту; при возвышении этого уровня многие участки, приносившие прежде ренту, перестают приносить ее. Но ни в том, ни в другом случае не изменяются ни свойства участков, ни расстояние их от рынка. Все эти пертурбации произойдут единственно вследствие колебаний уровня прибыли. Таким образом, поземельная рента Рикардо, — которая есть не более как дифференциальная рента, — представляет собою нечто в высшей степени шаткое, заключает наш автор[13].




__________________________________

Ïðèìå÷àíèÿ

1 «Zur Erkenntnis unserer staatswirthsch. Zustände», S. 67.

2 «Wealth of Nations», p. 77 (в изд. «The world Library of standard Books»).

3 «Zur Erkenntnis unserer staatswirthschaftlichen Zustände», S. 72.

4 Mунк, в своей „Geschichte der römischer Literatur", I Band S. 239, приводит весьма характерную выписку из сочинений Катона-цензора „De re rustica". „Наши предки, — говорит этот Стародум римского общества, — приговаривали вора к возврату украденного в двойном размере, ростовщика — к возврату суммы, вчетверо превышающей взятый им процент. Отсюда можно видеть, во сколько раз ростовщик казался им хуже вора".

5 „Zur Beleuchtung", S. 100.

6 Изданные Людовиком Св. в половине XIII столетия постановления, изве­стные под именем «Etablissements des métiers de Paris», содержат, по словам Бланки, «правила, относящиеся более чем к 150 различным профессиям», «Histoire de lʼéconomis pol». V édit, p. 161.

7 „Zur Beleuchtung etc.", S. 102.

8 „Zur Beleuchtung", S. 106.

9 „Zur Beleuchtung der socialen Frage", S. 109.

10 „Zur Beleuchtung", S. 62.

11 „Zur Beleuchtung", S. 100; ср. также „Zur Erklärung und Abhülfe der Kreditnoth des Grundbesitzes", I Band.

12 Op. «Zur Beleuchtung», S. 113.

13 „Zeitschrift für die gesamte Staatswissenschaft”, 1878, erstes und zweites Heft, S. 230.