Г. В. Плеханов
Сочниеиня - Том II.



Предисловие к „Речи о свободе торговли“  К. Маркса


Предлагая читателям русский перевод «Речи о свободе торговли», мы находим не лишним сделать несколько предварительных замечаний.

Перевод сделан нами с нового немецкого издания «Речи», так как французский оригинал ее, вышедший в 1847 году в Брюсселе, давно уже стал библиографическою редкостью, и мы не могли достать его у книгопродавцев. Мы знаем, конечно, что всякое произведение удобнее всего переводить с того языка, на котором оно было написано. Но, кроме упомянутой уже невозможности достать французский подлинник, нас оправдывает, в данном случае, и то обстоятельство, что немецкое изда­ние «Речи» сделано было при участии Фридриха Энгельса. Этого до­вольно, чтобы поручиться за точность немецкого перевода.

В немецком издании «Речь о свободе торговли» составляет прило­жение к переводу другого, более известного, сочинения Маркса «Ни­щета философии». Ответ на «Философию нищеты» г. Прудона. Сочине­ние это также переведено на русский язык и составит следующий, пя­тый, выпуск «Библиотеки Современного Социализма». Но нам не хоте­лось откладывать издания «Речи», и потому мы решились выпустить ее отдельной брошюрой.

Едва ли нужно опираться на какие-нибудь частные сообщения для доказательства «своевременности» русского издания того или другого из сочинений автора «Капитала». Заметим, впрочем, что в настоящее время вопрос о покровительственной системе и свободе торговли при надлежит к числу самых важных вопросов русской экономической по­литики.

Мы боялись не того, что читатели найдут «Речь о свободе тор­говли» неинтересной, а того, что для некоторых из них она будет не­понятной, вследствие малого знакомства с теми историческими событиями, по поводу которых она была произнесена. Поэтому мы позво­лили себе предпослать своему переводу краткий очерк истории этих со­бытий, т. е. истории отмены хлебных законов в Англии.

________________

Законодательное регулирование хлебной торговли в Англии, как и в других странах, проходит через весь период господства так назы­ваемой меркантильной системы. Но нам нет надобности начинать свой очерк с этого отдаленного времени. История хлебных законов интере­сует нас теперь лишь постольку, поскольку она является отражением борьбы классов в новейшем, капиталистическом обществе. Эта сторона дела может быть изложена в немногих словах.

По мере того, как росло и развивалось торговое и промышленное значение Англии, возрастало также и ее население. Вместе с этим уве­личивался, разумеется, и спрос на хлеб и другие земледельческие про­дукты. Естественно также, что предложение этих продуктов стремилось придти в соответствие со спросом, и английское земледелие, получив новый толчок от развития промышленности, делало весьма значитель­ные успехи. Само сельское хозяйство все более и более принимало ка­питалистический характер. Это вело к увеличению цен на землю, к возрастанию доходов землевладельцев. Чтобы вполне воспользоваться таким благоприятным стечением обстоятельств, землевладельческой пар­тии нужно было лишь оградить себя от иностранной конкуренции, ко­торая могла бы повести к понижению хлебных цен, а следовательно, и поземельной ренты. Само собою понятно, что английская аристократия хорошо понимала эту опасность и, не смущаясь учением буржуазной экономии о свободе торговли, постаралась ограничить ввоз иностран­ного хлеба в Англию. Не входя в излишние подробности, мы напоми­наем читателю, что уже в 1791 году землевладельцам удалось провести закон, на основании которого свободный ввоз хлеба в страну допу­скался только в том случае, когда цена пшеницы на внутреннем рынке поднималась выше 55 шиллингов за квартер. В 1801 году эта минималь­ная норма была возвышена до 63 шиллингов.

Политические события начала текущего столетия, казалось, сами шли навстречу экономическим стремлениям английской землевладель­ческой партии. В 1806 году (21 ноября) Наполеон декретировал так называемую континентальную блокаду, в силу которой континенталь­ные государства должны были прекратить всякие торговые сношения с Англией. Волей или неволей, вследствие угроз или даже прямого наси­лия, бoльшая часть европейских государств должна была подчиниться условиям этой блокады. Прямым последствием ее для Англии была по­теря континентальных рынков, на которых она сбывала свои мануфак­турные изделия и закупала сырье. Теперь английским землевладельцам нечего было бояться конкуренции, по крайней мере, европейских госу­дарств. Страна вынуждена была довольствоваться своими собственными земледельческими продуктами. Это дало новый толчок английскому зе­мледелию. К нему обратились многие из тех капиталов, которые уже не находили себе выгодного приложения в лишившейся сбыта промыш­ленности. Интенсивная культура сделала огромные успехи; самые пло­хие участки земли подвергались теперь тщательной обработке. Но это усовершенствованное земледелие требовало больших затрат и для сво­его процветания необходимо предполагало высокие цены на хлеб. По­этому, когда рушилось господство Наполеона, а с ним вместе пала и континентальная система, то английские землевладельцы снова должны были подумать о новом, еще более действительном ограждении своих интересов путем законодательства. Не далее, как в 1812 году, цена пше­ницы в Англии доходила до 155 шиллингов за квартер. В 1814 году она опустилась до 66 шиллингов. Землевладельческая партия не нуждалась в повторении такого урока и уже в следующем  году, пользуясь своим преобладающим влиянием в обеих палатах парламента, она провела но­вый хлебный закон, по которому свободный ввоз хлеба в Англию до­пускался лишь в том случае, когда цена на пшеницу стояла не ниже 80 шиллингов за квартер. Хлебные цены, обеспеченные таким образом английским землевладельцам, более чем в два раза превышали цены. существовавшие в то время на  контингенте. Теперь поземельная аристократия могла уже не опасаться за свои доходы, но это законо­дательное ограждение ее интересов привело ее к столкновению с бур­жуазией.

С тех пор, как буржуазная экономия стала систематически зани­маться вопросами о распределении, одним из самых общепризнанных в науке учений было учение о том законе заработной платы, который Лассаль называл «железным и жестоким законом». Этот закон, одина­ково принимаемый как Тюрго, так и Смитом, как Сэем, так и Рикардо, гласит, что высота заработной платы всегда определяется уровнем тех потребностей рабочего, без удовлетворения которых он не мог бы су­ществовать и «поддерживать свою расу». Отсюда ясно, что чем дороже обходится удовлетворение насущных потребностей рабочего, тем более возрастает заработная плата. А так как хлеб служит главным сред­ством удовлетворения потребности в пище, этой главнейшей из всех по­требностей, то ясно также, что высота заработной платы находится в прямой зависимости от высоты хлебных цен.

Возвышая эти последние, хлебные законы, тем самым возвышали и заработную плату. Само собою разумеется, что, будучи нарушено в. ту или другую сторону, равновесие между ценами жизненных припасов и заработной платы никогда не восстановляется немедленно. «Жесто­кость» закона заработной платы, между прочим, именно в том и за­ключается, что при возрастании цен жизненных припасов сама зара­ботная плата только тогда начинает подниматься, когда бедствия и ли­шения уменьшат предложение рабочих рук на рынке. Поэтому в нашей метафоре не будет никакого преувеличения, если мы скажем, что зара­ботная плата поднимается лишь по трупам рабочих — в том случае, когда увеличение цен жизненных припасов не сопровождается соответ­ствующим ему возвышением спроса на рабочую силу. Но это последнее представляет собою лишь редкое исключение из общего правила.

Таким образом, возвышение пошлин на хлеб необходимо должно было повести за собою многие бедствия в среде рабочего класса. Но не эти бедствия смущали английскую буржуазию. И теория, и практика го­ворили ей, что при прочих равных условиях высота прибыли на ка­питал обратно пропорциональна высоте заработной платы, и что при низкой плате можно дешевле продавать товары, не понижая этим уровня прибыли. Чтобы повысить уровень прибыли на капитал, нужно было, следовательно, понизить заработную плату, т. е. удешевить содержание рабочего. Хлебные законы были главными препятствиями к достижению этой цели, а потому английская буржуазия естественно должна была добиваться их отмены. Но как могла она сделать это? Хорошо понимая свои интересы, землевладельцы плохо поддавались на теоретические до­воды в пользу свободы торговли. Оставалось принудить их к тому, на что они не соглашались добровольно. И так как английская буржуазия не была заражена предрассудками, характеризующими наших народни­ков, то она и решилась употребить политические средства для достиже­ния своих экономических целей. Борьба против хлебных законов при­няла характер политической борьбы между поземельной аристократией и торгово-промышленной буржуазией. «Бесполезно было нападать на эту вредную меру (т. е. на хлебные законы) до тех пор, пока заведование всеми делами страны целиком находилось в руках людей, в инте­ресах которых мера эта была принята, — справедливо замечает Мользуорт[1], — поэтому все громче и громче стал раздаваться старый клич в пользу парламентской реформы». И действительно, агитация в пользу реформы парламента немедленно приняла весьма грозные размеры; она послужила даже поводом ко многим кровавым столкновениям народа с властями. Но только в 1830 году, в значительной степени под влия­нием Июльской революции во Франции, общественное мнение настолько склонилось в пользу реформы, что происшедшие в этом году выборы дали ее сторонникам перевес в Нижней палате. Первого марта 1831 года лорд Джон Россель внес билль о реформе, а в июне 1832 года билль этот, несмотря на ожесточенное сопротивление аристократии, получил, нако­нец, силу закона.

Как ни мало соответствовала совершившаяся реформа ожиданиям народа, который во многих местах и давно уже требовал всеобщего изби­рательного права, — но буржуазии она развязала руки. Преобладаю­щее влияние поземельной аристократии в парламенте было подорвано, и попытка добиться отмены хлебных законов перестала быть безна­дежною.

Попытка эта удалась, конечно, не сразу. Первоначально даже и в реформированном парламенте огромное большинство членов было про­тив отмены хлебных законов. Но сторонники свободной торговли не унывали.

Они знали силу общественного мнения в Англии, и потому прежде всего позаботились о том, чтобы склонить его на свою сторону. С этой целью в разных местах страны они образовывали ассоциации против хлебных законов, а в 1838 году, по инициативе манчестерской торго­вой палаты, парламенту была уже представлена петиция, в которой го­ворилось, что «без немедленной отмены хлебных законов английским мануфактурам грозит неминуемое разорение» и что «только полнейшая свобода торговли могла бы обеспечить процветание промышленности и спокойствие страны». И так как Нижняя палата отвергла эту петицию, . то фритредеры (сторонники свободной торговли) решились доказать, что в стране действительно не будет спокойствия до тех пор, пока их требование не будет исполнено. «Из наших больших городов мы соста­вим Лигу для борьбы против гнусностей нашей феодальной аристокра­тии, — воскликнул Ричард Кобден на одном собрании, — и пусть разва­лины замков на Рейне и Эльбе напоминают нашим противникам о судьбе, которая ждет их в том случае, если они будут упорствовать в борьбе против промышленных классов страны!»

— «An anti-corn Law-League!» (Лигу против хлебных законов), — подхватил один из присутствующих.

— «Yes, an anti-corn Law-League!» (Да, Лигу против хлебных за­конов), — отвечал Кобден.

Предложение было принято, и уже в самом начале 1839 года «Лига против хлебных законов» получила прочную организацию. Манчестер был избран центром, в котором сосредоточивалось все управление Лиги. Во главе всего дела стоял исполнительный совет из пятидесяти членов. Каждый из членов этого совета, в свою очередь, руководил какой-ни­будь ветвью организации. Один заведовал избирательным комитетом, другой — торговым, третий — финансовым, четвертый — комитетом для переписки и т. д. С этими комитетами связывались рабочие и даже дамские подкомитеты, которые вели агитацию в самых различных слоях общества. Наконец, всевозможные местные ассоциации распространяли влияние лигистов по всей стране. И так как Лига возникла по мысли бо­гатых промышленников, то ей никогда не приходилось страдать от того недостатка в денежных средствах, который парализует иногда самые энергические усилия рабочих обществ. Напротив, она имела возмож­ность затрачивать огромные суммы на свою агитацию и действительно не отступала ни перед какими издержками. Газеты, книги, брошюры, ли­стки, воззвания, митинги, избирательная агитация — все было пущено в ход для борьбы с неприятелем. Сила и значение Лиги возрастали с ка­ждым годом.

На ее сторону стали переходить не только политические деятели, но даже духовные лица. В 1841 году в Манчестере собралось до 700 свя­щенников различных вероисповеданий, которые объявили в своей резо­люции, что «хлебные законы нарушают законы Спасителя и суживают благодеяния Провидения».

Не довольствуясь всем этим, Лига придумала еще одно средство, которое должно было дать ей новую силу в парламенте. Именно, Кобден предложил членам и сторонникам Лиги приобретать земельные участки, которые давали бы им право голоса при парламентских выборах. Мысль эта приводилась в исполнение так энергично, что вскоре во многих из­бирательных округах большинство состояло из противников хлебных законов. Тогда уже невозможно было сомневаться в исходе начатого лигистами дела. Их ряды стали пополняться перебежчиками из лагеря протекционистов. Сам Роберт Пиль, глава тогдашнего торийского министерства, понял, что дальнейшее упорство было бы бесполезно. 27 января 1846 года он внес билль, в котором, рядом с другими мерами в пользу свободной торговли, предлагал сперва понизить хлебные по­шлины, а затем и совсем отменить их по прошествии 3 лет, т. е. в фев­рале 1849 г. Несмотря на сопротивление протекционистов, билль этот прошел в обеих палатах[2] и уже в июне 1846 года получил силу закона.

Таким образом пали хлебные законы в Англии, и буржуазия бес­препятственно могла понизить заработную плату соответственно пони­жению цены хлеба. Но спрашивается, было ли понижение заработной платы в интересах тех пролетариев, которых буржуазия всеми силами старалась привлечь на свою сторону в борьбе с поземельной аристо­кратией? Какую пользу могла принести рабочим одержанная буржу­азией победа? На этот-то вопрос и отвечает «Речь о свободе торговли». С своей стороны, мы заметим здесь, что хотя некоторая часть рабо­чего класса и поддерживала усилия лигистов, но в среде его уже суще­ствовала тогда партия, ясно сознававшая, что не в свободе торговли нужно искать средств для эмансипации трудящихся. Такова была пар­тия чартистов.

Мы уже говорили, что парламентская реформа 1832 года во многом не удовлетворила народных ожиданий. Она дала избирательное право средним, но не низшим классам английского населения. Отсюда возникло стремление пролетариата сложиться в особую политическую партию. Между тем как буржуазия, опираясь на свои политические права, могла непосредственно взяться за осуществление своих экономических целей, — пролетариату нужно было еще завоевать себе те права, без которых нечего было и думать о необходимых для него экономических реформах. Бог почему, почти одновременно с возникновением «Лиги против хлеб­ных законов», началось движение чартистов или сторонников народной хартии. Чартисты требовали всеобщего избирательного права, избрания членов парламента лишь на один год (annual parliaments), тайной по­дачи голосов, отмены того ценза, с которым связывалось право быть избранным в депутаты; законного денежного вознаграждения депутатам, которое позволяло бы выбирать их из рабочих, наконец, нового, более равномерного разделения страны на избирательные округа. Когда все эти требования были формулированы, вожаки движения сказали себе: «Вот наша хартия; мы будем агитировать в ее пользу и никогда не удо­вольствуемся чем-нибудь меньшим». Держась этого правила, они, естественно, не могли перейти на сторону лигистов, добивавшихся лишь сво­боды торговли. Ни мало не желая поддерживать привилегии поземель­ной аристократии, чартисты понимали в то же время, что рабочие не должны быть слепым орудием в руках буржуазии. Они хотели, напро­тив, в своих собственных интересах воспользоваться междоусобием, возникшим в среде имущих классов. На все предложения лигистов они отвечали, что решение вопроса о свободе торговли должно быть отсро­чено до тех пор, пока «народная хартия» не ляжет в основу английской конституции. С своей стороны, вожаки Лиги отлично сознавали, что когда наступит такой момент, то рабочий класс потребует от парла­мента не только свободы торговли, но и целого ряда других, очень не­выгодных для буржуазии реформ. Они привыкли смотреть на рабочих. как на послушное орудие в руках высших классов, чартисты же дого­варивались с ними, как равные с равными, и соглашались продать свою поддержку лишь за очень дорогую цену. Удивлению и негодованию ли­беральной буржуазии не было пределов, и соглашение оказалось невоз­можным.

Таково было, в общих чертах, взаимное положение различных пар­тий в Англии в период агитации против хлебных законов.

_________________

Зная это положение, не трудно уже следить за аргументацией на­шего автора, и мы тотчас же закончили бы свое предисловие, если бы не считали нужным обратить внимание читателей еще на одно обстоя­тельство, касающееся уже чисто формальной стороны рассуждений Маркса.

Русские социалисты хорошо знают, что интересы рабочего класса диаметрально противоположны интересам буржуазии. Но из этого бес­спорного положения они делали и делают до сих пор не всегда правиль­ные выводы. Так, например, применяя его к политике, многие из наших социалистов были когда-то убеждены, что падение абсолютизма принесло бы вред русскому «народу», так как оно было бы «выгодно буржуазии». Тяжелые уроки жизни заставили их отказаться от этого грубого пред­рассудка. Но относительно экономических явлений он и до сих пор со­хранил еще всю свою силу. До сих пор еще огромное большинство рус­ских социалистов рассуждает приблизительно таким образом: так как, при настоящих условиях, каждый шаг на пути промышленного развития нашей страны пойдет прежде всего на пользу буржуазии, то мы не же­лаем этого развития и готовы лучше поддерживать существующий порядок экономических отношений, чем изменять его в невыгодном для на­рода направлении. Таким образом, наши социалисты становятся на сто­рону экономического застоя. И хотя они, по их мнению, симпатизируют ему лишь до поры до времени, лишь до тех пор, пока у них не будет достаточно силы для социалистического переустройства всего обще­ственного здания, но это обстоятельство не устраняет из их воззрений некоторого оттенка консерватизма и даже реакционности. Они забы­вают, что с точки зрения современного социализма освобождение ра­бочего класса может быть лишь результатом исторического развития, а не плодом усилий отдельных личностей или хотя бы целых «орга­низаций», игнорирующих общий ход этого развития и даже поступаю­щих наперекор ему. Не умея согласовать своих революционных планов с предстоящими теперь переменами во всем складе русских общественно-экономических отношений, наши революционеры признают тем самым, что они не умели еще открыть реальных условий освобождения трудя­щихся классов России. И в этом-то смысле для них может быть весьма поучительной точка зрения, с которой Маркс смотрит на вопрос о сво­боде торговли. Никто удачнее Маркса не разбивал всех аргументов при­верженцев этой свободы, никто еще не показывал с такою очевидной ясностью, что свобода торговли означает не что иное, как беспрепят­ственное порабощение труда капиталом. Но в то же время, когда убе­жденный неотразимыми доводами автора читатель готовится уже при­знать, что социалист должен сочувствовать скорее протекционизму, чем свободной торговле, Маркс спешит оговориться. «Не думайте, однако, господа, — замечает он, — что, критикуя свободу торговли, мы намерены защищать покровительственную систему. Можно нападать на консти­туционализм, не становясь через это сторонником абсолютизма». Что же означает эта оговорка? Ни более, ни менее как то, что в каждом исто­рическом явлении Маркс прежде всего видит его революционную сторону. По его мнению, есть страны или, лучше сказать, такие периоды в раз­витии различных стран, когда сама протекционная система является в руках буржуазии революционным «оружием против феодалов и абсолют­ной власти». Но, говоря вообще, покровительственная система является теперь консервативной, между тем как система свободной торговли дей­ствует разрушительно. Она разлагает прежние национальности и до­водит до крайности противоположность между пролетариатом и буржуа­зией. Словом, система свободной торговли ускоряет социальную рево­люцию. И только в этом революционном смысле, господа, я высказываюсь за свободную торговлю».

Оказывается, что явления, сами по себе весьма непривлекательные, могут, однако, «ускорять социальную революцию», т. е. приближать время освобождения труда от гнета капитала. Именно с точки зрения этой истины мы и должны рассматривать совершающееся на наших гла­зах разложение старых «устоев» русского народного хозяйства. Россия не имеет ни нужды, ни возможности возвращаться назад по пути, однажды уже пройденному; точно также и задержать ее на этом пути не может никакая человеческая сила. Русским передовым деятелям остается, поэтому, одно из двух: или оплакивать существующий факт, бесплодно сожалея о том, что историческое развитие совершается вопреки их симпатиям, — или принять этот факт за исходную точку своих действий и постараться употребить на пользу рабочего класса все новые силы, создаваемые самим процессом исторического развития. В первом случае они отойдут в разряд тех «лишних людей», которых и без того уже было у нас более чем достаточно; во втором — увидят перед собою широкий путь самой плодотворной революционной деятельности. Можно ли хоть на минуту поколебаться в выборе?


Женева, 20 апреля 1885 года.




__________________________________

Примечания

1 «The History of England from the year 1830—1874», p. 5.

2 Большинством 88 голосов в Нижней и 47 — в Верхней палате.